Художественное видение в чань-буддизме: позиция

Видение как мировоззрение и медитация

Само видение носит в даосизме и чань-буддизме, да и во всей восточной философии, выраженный онтологический характер и представляет собой спонтанно осуществляющуюся самостоятельную субстанцию, которая ничем не определяется и не зависит от естественно возникающих и исчезающих объектов.
В индийской философии понятие даршана (видение, внутренний взгляд, духовное зрение, переживание, опыт) отождествлялось с целостным мировоззрением, философской доктриной, с направленным на внутреннее освобождение, пониманием истинной реальности.
Данная категория отражала такие общие для всей восточной мысли характеристики видения, как обращенность внимания вовнутрь, осознанность, духовность, целостность, фундаментальное единство объекта и субъекта, непосредственность и прямота, преимущественное высвечивание и переживание образов внутреннего пространства, направленность на интуитивное прозрение истины и просветление. При этом все объекты феноменальных миров рассматривались как взаимосвязанные проявления единой абсолютной реальности, носящей имена Брахмана, Дао или Будды.
В то же время общий для индуизма, джайнизма и буддизма термин дхьяна (кит. чань; яп. дзен; кор. сон; вьетн. тхиен) понимался как созерцание, умное, интуитивное видение, как полная сосредоточенность на объекте, ведущая к успокоению сознания и достижению самадхи.
В йоге дхьяна предшествует самадхи и проявляется как непрерывный поток однонаправленного сознания, как спонтанное и углубленное созерцание объекта, ведущее к открытию в нем все новых сторон. Практикование дхьяны приводило к остановке потока внутренних состояний, уничтожению дихотомии субъект-объект и обретению сознанием всеобъемлющей универсальности. При этом в результативном плане дхьяна понималась как самовозникающее медиативное состояние, характеризующееся ясностью сознания и готовностью к чистому видению.
В традиционном буддизме дхьяна представляет собой многоуровневую систему медиативных практик и носит выраженный сотериологический характер.
В наиболее общем смысле видение или созерцание понималось как поток всеосознающего и проясняющего света, как внутреннее зрение, которое при успокоении сердца-сознания, получало доступ к глубинам, сокровенным истинам и бесконечным чудесам бытия. В этой связи отражающее и созерцающее сознание отождествлялось с чистым, незамутненным зеркалом. незапятнанным мыслями и навязанными структурами.
Еще Чжуан-цзы (369 – 286 до н. э) использовал столь популярную для даосизма и буддизма метафору сознания-зеркала: «Сознание мудреца подобно зеркалу: оно не влечется за вещами и не стремится им навстречу, отражает — и не удерживает их».
В даосской практике созерцание лежало в основе самого существования, определяло фундаментальные основания познания окружающей действительности, служило средством укрепления и усиления источника жизни. «В отсутствии тайну вещей созерцать стремись, – писал Лао Цзы, – в наличии предел бытия созерцать стремись… Здесь усмотри врата всех тайн”.
Высшей целью даоса было слияние с Дао и обретения состояния «естественности» (цзы-жань), которое достигалось, в том числе, и путем созерцания дикой природы.
Кроме этого, посредством внутреннего видения (нэй гуань) и визуализации (цунь сян) даосские монахи и художники представляли мысленные образы (сян) внешних объектов живыми и реально существующими, прозревали душу и единородность и сливались с «Великой красотой Дао». Таким образом, особые формы медитации, созерцание и художественное творчество служили средствами духовного прозрения и достижения гармонии с вселенским Дао.
Само содержание, сущность и основные характеристики онтологически исходного процесса видения определялись в даосско-буддийской картине мира императивом абсолютного единства человека со Вселенским Путем. «Постигая Дао, – писал Н.В. Абаев, даос обретал эйфорическое чувство материально-телесного единства, не нарушаемого дискурсией, восстанавливал яркость, свежесть, остроту и целостность восприятия, а также спонтанность реагирования, т. е. все естественные свойства, утрачиваемые в процессе «культуризации» посредством правил «ли».
В чань буддизме, в котором единство с универсальным «телом будды» (санскр. дхармакайя, кит. фа шэнь) происходило внутри единого просветленного пустотного сознания, сохранились все сущностные качества видения, определенные абсолютом «изначальной естественности». По словам Е.В. Завадской: «Естественность в даосско-буддийском понимании как свойство творчества гения олицетворяет единство микро- и макромира, то ритмическое духовное созвучие художника с миром, которое позволяет ему спонтанно, непроизвольно, по наитию воплощать главное, существенное».
В.В. Малявин отмечал, что «…для даосов мудрость в том и состоит, чтобы не открывать что-то, никому не известное, а научиться просто смотреть. Научиться видеть, что нечто дается человеку прежде всякого объекта созерцания и что не является ни фактом, ни опытом, ни идеей, ни объектом».
Ученик Лао-цзы, Гуан Чэн-цзы, так объяснял свою способность видеть и прозревать невидимые сущности. «Мое тело едино с моими мыслями, мои мысли едины с моей жизненной энергией, моя энергия едина с духом, а мой дух един с Небытием. Любое самое малое явление, любой самый слабый звук внятны мне независимо от того, случаются ли они за пределами Восьми пустынь или прямо под моим носом. Однако ж мне неведомо, воспринимаю ли я их своими органами чувств и конечностями, или я постигаю их сердцем и внутренними органами. Это знание возникает само собой — и только».
В синтетическом трактате Дэн Си-цзы (6-3 вв. до н.э.) также подчеркивалась важность достижения сверхчувственного восприятия и сверхразумного познания, умения «слышать не ушами», «постигать не разумом» и видеть не собственными глазами, но «глазами Поднебесной».
К целостному, интуитивному и духовному созерцанию мира призывал и Чжуан –Цзы: «Сделай волю единой! Не внимай ушами, внимай умом. И даже умом не внимай, а внимай духом. Внимание останавливается на ушах, ум останавливается на узнанном, но дух пуст и сопровождает все вещи».
В даосском анонимном «Каноне внутреннего созерцания» (10в.) сказано: «Полностью овладей собой и своим окружением, закрой глаза и вникай в себя. Пусть внутри и вовне будет пустота и покой, постигай утонченную глубину духовного Пути. Вовне зри все умственные образы мира, внутри прозревай Единое сердце». Опустошение, очищение и выпрямление сердца, пребывание в покое глубинного корня приводит к разверзанию внутри непостижимой бездны и неожиданному, спонтанному приходу подлинного прозрения.
Е.В. Завадская писала, что три гения IV века – поэт Тао Юань-мин, калиограф Ван Си-чжи и художник Гу Кай-чжи «никогда не забывали, что искусство —это созерцание». При этом Ван Си-чжи наставлял своих учеников не только «сосредоточивать свой дух», но и позволять ему быть спонтанным и свободно играть, сохраняя способность быть восприимчивым к окружающему.

Видение в буддизме

Представление о изначальности, фундаментальности восприятия и его имманентности человеческому существованию доминировало и в буддийском учении. «Природа восприятия вечна, – отмечал чань буддийский монах Хуэй Хай, – мы продолжаем воспринимать независимо от того, присутствуют объекты или нет».
Правильное воззрение (самьяг-дришти) или, как писал Сангхаракшита, –совершенное видение, то есть прямое, непосредственное, интуитивное и целостное восприятие «природы бытия и того, как все есть на самом деле», лежало в основе восьмиричного пути к просветлению. По мнению Сангхаракшиты, соверершенное видение: «это необусловленное видение ничем не обусловленной реальности, превосходящее пространство и время, а также все обычные рамки восприятия и даже субъект-объектное отношение. Совершенное видение – это взгляд просветленного, Будды, который смотрит с мудростью и состраданием».
Одной из фундаментальных практик буддизма являлась Випашьяна – высшее, проникновенное видение, непрерывное безоценочное свидетельствование или «видение как-есть», осознание всего, что случается «здесь и сейчас». Данный вид видения представляет собой сосредоточение на созерцаемом объекте, отвлечение от всего сего содержания сознания, опустошение ума, достижение крайней восприимчивости и проницательности и познание реальности такой, какой она есть на самом деле. В тибетском буддизме випашьяна переводится как лха-тонг (божественное видение) и понимается как видение, проникающее в самую суть объектов, как прозрение пустотности ума, мира и всех окружающих вещей и явлений.
В китайской буддийской школе тяньтай, аналогом випашьяны выступало понятие гуань (созерцать, вникать, ясно видеть), суть которого состояла в созерцании и открытии истинно сущего, видение вещей такими, каковы они на самом деле, без их иллюзорных оболочек. Фактический основоположник школы тяньтай, Чжи И (538 -597), работы которого высоко ценились последователями чань, писал, что гуань представляет собой тонкое искусство для развития духовного понимания и мудрости. Данный вид практики представляет собой: «Правильное созерцание, которое состоит в смотрении внутрь всех вещей, не имеющих собственной реальности, но являющихся созданиями, вызванными прямыми и косвенными причинами». Практикующий, созерцая свой утонченный ум в состоянии тишины, обнаруживает, что он не имеет формы и очертаний, что он пуст, как и все окружающие видимые вещи.
Випашьяна (гуань) прежде всего, представляет выявление и созерцание природы своего собственного ума, обретение неподвижного, живого центра осознания и распространения ясного и свежего видения-как-есть на окружающий мир.
При этом в випашьяне (гуань) не важен объект наблюдения, им могут самые разнообразные конструкты всех феноменальных миров, в ней первостепенное значение, самодостаточную онтологическую сущность и трансформативную мощь приобретает сам процесс наблюдения.
В Вималакирти–сутре (100 г.н. э.), которая была необыкновенно популярна у поклонников чань-буддизма, приводятся слова самого Будды: “Из-за своей слепоты люди не видят внушительного величия чистой земли Татхагаты…». Для видения чистоты абсолютной реальности необходимо особое духовное видение или «глаз Дхармы».
Хуэй Хай отмечал, что Татхагата или Будда, который прозрел истину в полном объеме, имеет пять видов видения: «Восприятие всех явлений чистыми (т.е. реальными) называется Земным Видением. Восприятие их сущности чистой (реальной) называется Небесным Видением. Способность видеть мельчайшие различия в окружающих нас явлениях… называется Мудрым Видением. Восприятие того, что нет ничего, что следует воспринимать, называется Дхарма-видением. Когда нет восприятия, но при этом нет ничего, что бы не было воспринятым, называется Видением Будды».
При этом творческая сущность чистого сознания состояла в его всеведении, вездесущности и тотальности. «Оно постигает все, -писал Хуэй Хай, – потому что неразделенная “сущность” обладает бесчисленными, как песчинки Ганга, возможностями; и если бы нужно было охватить все явления одновременно и без исключения, оно смогло бы это сделать».
В йогачаре само сознание, воспринимающее, конструирующее или видящее мир было подвергнуто более глубокому анализу, в результате чего были выявлены его корни, функции и новые высшие уровни. К традиционным для буддизма шести уровням восприятия: 1) зрению; 2) слуху; 3) обонянию; 4) вкусу; 5) осязанию; 6) мысли, отвечающей за формирования целостного образа объекта, был добавлен – седьмой, различающий ум, оценивающий информацию с позиции ложно ощущаемого «я», а также – восьмой,  алая-виджняна — «сознание-вместилище» или «сознание-сокровищница», коренное сознание, из которого проистекают все остальные. Алая, как высший вид сознания, содержит в себе все семена и дхармы вселенной, творит феноменальные миры и обеспечивает связь с абсолютом (татхата).
В то же время, как отмечал Е.В. Торчинов, вследствие того, что алая-виджняна содержала как очищенные, так омраченные элементы, она оставалась источником ментального конструирования и приписывания внешним объектам произвольных качеств и свойств. Путем преодоления внешней интенциональности сознания, было самоочищение и обращение алаи-виджняны внутрь, на самое себя, избавление от дуальности и превращение ее в чистое сознание, зеркальную мудрость, «совершенный безобъектный гносис (джняна)».
Другой путь преодоления несовершенства алаи-виджняны был предложен в школах шэлунь-цзун и дилунь-цзун ( VI-VII вв.) посредством введения девятого уровня амала-виджняна (кит. амоло ши), чистого сознания, содержащегося внутри алаи-виджняны. Амала-виджняна, являлась истинной таковостью «природы Будды», была лишена двойственности, загрязнённости, омрачений и представляла собой подлинное (чжэнь), чистое (цзин), просветленное видение реальности.
Кроме этого, в йогачаре чистым элементом действительности как такой, какая она есть (татхата) или настоящей действительности (парамартхика), являлся неуловимый единичный акт восприятия, свалакшана («сва»– свой, и «лакшана» – признак), в котором реальность еще недвойствена и не подвергнута операции ментального конструирования и концептуализации.
В тибетском буддизме высшее внутреннее видение основывалось не на полном очищении конструирующего и проецирующего сознания от ложных идей, ограниченных форм и моделей, но на замене их универсальными прообразами, символами и архетипами.
Именно развертывание потенций и проекция высоко структурированного духовного опыта создавали новую визуальную реальность. Внутреннее видение носило самодостаточный и самозамкнутый характер, а его творческое начало ограничивалось визуализацией мандал и антропоморфических божеств, которые могли объективизироваться в тибетском искусстве в виде зримых форм. Тибетские изображения-иконы танка, которые отличались яркостью красок, перегруженностью символов, сочетанием множества энергий и божеств, свидетельствуют о том, что искусство развивается по собственным законам и не имеет прямой зависимости от философии. Действительно, художественные стили близких философских доктрин дзогчена и чань буддизма, имеют мало общего, так как в большей мере определяются не теоретическими концепциями, но самобытными индийскими и китайскими живописными традициями.
Фундаментальной категорией Дзогчена выступала Ригпа (Rig-pa, санскр. vidyā ) «чистое знание-видение», понимаемое как непрерывное состояние чистого видения, пронизанное самосущим, изначальным осознаванием или недвойственным состоянием присутствия.
В его основе лежала первозданная, врождённая способность сознания к восприятию, к обнаженному подлинному осознаванию истинной природы вещей.
Это естественное состояние первоначального мгновенного восприятия, свободного от всякого цепляния, освобождало все спроецированные и сконструированные умом объекты и попадало прямо в истинное состояние бытия.
В первое мгновение внезапного возникновения истинной сущности, деятельность ума приостанавливалась, а чувства обретали предельную остроту и открытость. Подлинное осознание и полное переживание момента вело к исчезновению реакции субъекта на объект, к растворению воспринимающего и воспринимаемого и сохранению только обнаженного недвойственного осознавания, которое и являлось подлинной природой человека. «Так, -писал Дуджом Ринпоче , – вы оставляете все свежим, естественным, живым и неиспорченным. Когда вы оставляете каждую вещь в ее собственном состоянии, тогда ее форма не меняется, ее цвет не блекнет и ее сияние не исчезает. Что бы ни явилось, оно не запятнано никаким цеплянием, и так все, что вы воспринимаете, является как нагая мудрость Ригпы, которая есть нераздельность светоносности и пустоты».
В отличие от чань буддизма в дзогчене в духовные практики были включены переживания и чувства. Так, в данном учении, видение реальности основывается на прямом и непосредственном восприятии,  на живом и чувственном переживании реальности. «Для практикующего, который достиг устойчивого ригпа, – писал Тендзин Вангьял Ринпоче, – все переживания предстают как украшение природы ума, а не проблемы или грезы». В то же время пребывая внутри недвойственного видения ригпа, адепт переживает изначальное состояние, которое представляет собой уже не само переживание, а состояние непосредственного присутствия в нем.

Видение в чань-буддизме: созерцание, просветление, праджня

На вопрос, есть ли кто-то в этом мире, кто реализовал «глаз Дхармы», Вималакирти отвечал: “Есть Будда, который реализовал божественное видение; Он всегда в состоянии самадхи и видит все земли просветления, не взращивая двойственности”.
В этих словах заключается важнейшая для буддийского учения мысль о возможности достижения чистого, истинного видения реальности только в состоянии просветления, которое испепеляет своей яркостью все загрязнения, зависимости и ментальные конструкты.
С другой стороны, только в состоянии просветления человек остро и ясно осознает, переживает и преодолевает условность и иллюзорность феноменальных миров и, с предельной очевидностью, понимает, что они являются лишь проекцией собственного ума и, что они искусственно сконструированы сознанием на основе усвоенных ранее, навязанных и «впечатанных» ограниченных моделей восприятия. Понимание этого и есть обретение или проявление высшей трансцендентной мудрости Праджни (кит. баньжо, божэ, чжи), представляющей собой интуитивное видение истинной сущности вещей, пустоты мира или шуньяты.
Данная просветлённая мудрость, достигаемая посредством осознания и озарения, отстраненно созерцает вещи в их данности, однако ясно видит их сконструированность, а значит пустотность и иллюзорность.
Принципиальная новизна чань буддийского понимания праджни, открывающего возможность зарождения самобытного и уникального чаньского искусства, заключалась в следующих положениях:
1. Обладание праджней позволяет спокойно созерцать истинные и ложные вещи, разрешать всем, абсолютно всем мыслям свободно проплывать в сознании, при этом не привязываясь и не цепляясь за них, вследствии их бессущности, бренности и пустотности. Если прозреть свою собственную природу и придерживаться верных взглядов, – писал Хуэйнэн, «то ни незнание, ни мирская пыль никогда не смогут затронуть такого человека». … мудростью можно было бы узреть сияние и [в своем сердце такой человек] не держался бы ни за какую вещь и не отвергал ни одной дхармы».
2. Обретенную мудрость, состояние «вне-мыслия» (у нянь)» и полного освобождения от всех внутренних и внешних феноменов можно сохранять и в повседневной жизни и во всех видах деятельности.
«В каком бы месте, в какое бы время вы не находились, ни одна мысль не должна замутнить вас, вот тогда вы и будете постоянно следовать праджне» – писал Хуэйнэн. При этом формула шестого патриарха «Созерцание есть праджня», позволила объединить созерцание с практической мудростью, повседневным поведением и чаньским искусством.
3. Прозревая утонченную пустоту собственной самоприроды, человек обнаруживает, что она содержит в себе мириады дхарм и подобна Великой Пустоте. «Пустота, что царит в мире, – говорит Хуэйнэн, – может вобрать в себя мириады образов и форм, таких как солнце, луна и звезды, горы, реки и вся земля, источники, родники и ручьи, трава, деревья и лесные чащи, добрых и злых людей, добрые и дурные дхармы, небесный рай и земной ад, все моря и гору Шумеру, — все это умещается в Пустоте».
4. Праджня является изначальной природой человека, коренится в его сердце и проявляется в результате просветления. «Всеобщая мудрость-праджня рождается из нашей само-природы, а не приходит извне», -пишет Хуэйнэн. В то же время, как и в классическом буддизме праджня в своем прозрении таковости и пустоты вещей лежит в основе просветления.
Для теории и практики художественного творчества важным являлось особое понимание пустоты как полноты мира, рассматривание ее не как опустошение вещей, а как избавление от привязанностей, барьеров, цепляний, от словесных оболочек, искусственных концептов и жестких моделей восприятия. Говоря о человеке прозревшим высшую мудрость, Хуэйнэн писал: «Используя праджню, он созерцает [истинную природу], однако находясь среди вещей [в сансаре ], не привязывается к этим вещам и не отбрасывает их».
Само учение чань буддизма представляло собой обоснование и описание основополагающего и корневого процесса созерцания (дхьяны). При этом в школе чань созерцание впервые стало рассматриваться не как вспомогательный метод психопрактики, но как самодостаточный, фундаментальный процесс открывающий путь к просветлению. По словам Бодхидхармы, существовал только один прямой путь достижения Буддовости –это прозрение посредством смотрения в свою собственную природу.
Основопологающим условием прозрения своей истинной совершенной природы и  внезапного обнаружения изначально пробужденной буддовости было устранение загрязнённости, двойственности и привязанностей собственного ума.
Хуэй Хай писал, что способность собственной природы человека к восприятию, обеспечивается такой ее неотъемлемой частью как чистота и спокойствие. При этом сознание и видение и здесь традиционно сравниваются с чистым зеркалом, которое свободно и беспристрастно воспринимает любые формы, хотя и не содержит их. Сон Чоль Сыним, наставник корейской школы чань (сон), писал, что “Видение Истинной Природы”, это одновременно достижение и состояния Будды и нирваны, постижение Безмыслия и обретение Великого Света Мудрости. «Все, что нам следует сделать, – говорил наставник, – это обнаружить зеркало внутри нас и стереть с него пыль, чтобы найти истинное “Я”.
Обретение своего естественного Абсолютного состояния открывало возможность непосредственного и чистого видения единой абсолютной реальности в которой не существовало разделение на внешнее и внутреннее.
Шестой патриарх чань Хуэйнэн, придерживаясь универсальной формулы:«Увидеть собственную природу и стать Буддой», тем не менее, преодолевал, пришедший из даосизма и принятый в буддизме образ сознания-зеркала: «У ясного зеркала нет подставки. Изначально нет ни единой вещи, так где же собраться пыли?». В этом понимании сознание каждого человека было уже чисто, совершенно и пробуждено изначально, поэтому необходимо было просто изнутри реализовывать его просветленную природу.
При этом чистое и ясное осознание собственного ума и восприятие своей изначальной природы, представляло собой самосозерцание Будды, который был везде, и прежде всего внутри самого самосозерцания. Созерцания собственного сердца-ума (цзянь син «видение природы») вело к осознанию и переживание абсолютной реальности как единой природы Будды, как самого созерцающего, так и всего сущего.
Собственная природа понималась как кристально чистое, пустое, ясное, просветленное, восприимчивое и спокойное сознание-ум-сердце (синь). Чистое, прозрачное и пустое, потому что оно лишено всяких перегородок, искажающих структур, мыслей и категоризаций и способно вместить в себя всю полноту реальности. Оно лучезарно яркое, ясное и озаренное, потому, что пронизывает живым светом всю темноту неведения и проникает в самые сущности вещей. Оно предельно восприимчиво, потому, что пронизано тончайшими энергиями и ритмами, спокойное, потому, что стоит само в себе и порождается самим собой. При этом способом существования сознания выступает осознание, созерцание, свидетельствование и видение. Таким образом, природа Будды понимается как пустотное, вмещающее всю полноту реальности и видящее самого себя, просветленное видение.
Само видение предстает как способ существования сознания, которое высвечивает и творит все феноменальные миры. При этом проекции различающего и замутненного сознания создают обыденные формы и вещи, а успокоенный и ясный ум и просветленное видение открывают, в уже наполненной природой будды реальности, неизменную Таковость и истинную природу всего сущего. Необходимо просто прямо и непосредственно созерцать все объекты феноменальных миров, воспринимать их как пустоту-не-пустоту и позволять всем вещам свободно проявляться в их таковости.
Оригинальный чаньский метод созерцания «Безмолвное озарение» (мо чжао), созданный Хун-чжи Чжэн-цзюэ (1091-1157) на основе изначального метода Бодхидхармы «Сидения с созерцанием стены» (цзо чань би гуань) был основан на работе исключительно с умом, путем придания ему двух, на первых взгляд несовместимых качеств: невозмутимого спокойствия и живой ясности.
В процессе реализации данной практики, избавившийся от различений и привязанностей, спокойный ум, с кристальной ясностью, отстраненностью и живостью созерцал тело, самого себя, а также звуки и формы внешнего мира.
Хун-чжи Чжэн-цзюэ в своей поэме «Безмолвное Озарение», так описывал просветленное сознание:
Безмолвно и спокойно забываешь все слова,
И ясно и открыто, пред тобой Оно возникнет.
Когда его постигнешь, времени нет меры.
Познав, вернется к жизни окруженье.
Предельно лучезарно яркое сознанье,
Чудесно озарение без мрака.
Луны явленье, звезд река,
Под снегом сосны, облака на пиках.
Во мраке, светом полнятся они.
В тени, они лучом мерцают чудным.

«Пантеизм учения чань, -писала Е.В.Завадская, – направлял внимание художников и поэтов на природу, которая почиталась обителью истины и абсолюта, а созерцание -природы считалось лучшим путем познания истины».
Созерцание объектов внешнего мира в чань-буддизме сохраняло основывающиеся на даосской естественности свежесть, остроту и целостность восприятия и все больше наполнялось эстетическим содержанием, порождаемым единством истины-красоты.
Художественное видение в чань буддизме представляло собой спонтанный поток прямого, непосредственного и интуитивного восприятия действительности, устойчивость и непрерывность которого, обеспечивалась его причастностью к единому чистому сознанию. Наложение двух световых потоков осознания позволяло видеть вещи в их непосредственной явленности и одновременно освещенными абсолютной реальностью, прозревать их таковость, а также красоту и совершенство их изначальной буддовости.
Актуально открывающаяся действительность понималась чань буддийским художником как проекция омраченного ума, как результат работы различающего и конструирующего сознания. В то же время изначальная буддовость гор, речных просторов, шума водопада и листьев бамбука могла быть открыта одновременно с достижением просветления и прозрением собственной совершенной природы.
При этом, согласно учению чань-буддизма, совершенная само-природа человека являлась ни чем иным, как вечно присутствующей чистой осознанностью, непрерывным процессом осознания и видения. В этой связи высшей задачей художника становилось изображение самого просветленного сознания, запечатления его динамики и пробуждения, самого процесса непрерывного осознания и чистого видения.
Важным для чань буддизма было понимание того, что Взгляд Будды состоял не в отрицании или опустошении внешнего мира, но в чутком созерцании внешних форм и явлений, в чистом и непосредственном восприятии природы, при сохранении абсолютной беспристрастности, непривязанности и незапятностности сознания.
Чистое и спокойное, как гладь озера, сознание художника просто фиксировало формы и образы, с мужественной прямотой и интенсивным осознаванием высвечивало их сущности, неожиданно открывая и переживая их единство со своей внутренней природой.
«Последователи чань-буддизма, -писал Л.Бежин, – любовались веткой цветущей сливы, осенней луной, желтеющими листьями клена, бабочкой на цветах. Они учились понимать язык живой природы и с его помощью выражать невыразимое. Охваченные мгновенным ощущением слитности с природой, они за несколько минут создавали картину или стихотворение».
Ши тао призывал почитать и развивать дары восприятий и восприимчивость, которая предшествует познанию. «О Восприимчивость! –писал художник. -В живописи пусть ее чтят, сохраняют и вкладывают в произведение изо всех своих сил, не допуская ни внешней, ни внутренней праздности».
Чаньское искусство порождается и определяется просветленным видением художника, понимаемым как созерцание, переживание, осмысление и пробуждение мира в своем сердце, внутри живого всеохватывающего потока сознания. Углубленное созерцание и любование природой, видимыми формами и пустотами превращались в погружение в бесконечное богатство внутреннего мира, являющегося, по сути, единым потоком абсолютной реальности.
Так, Е.В.Завадская отмечала, что живопись чаньского художника является «естественным и легким следствием духовного видения, которое ей предшествует». В доказательство этому, она приводит слова танского теоретика Фу Цая: «Объекты не улавливаются восприятием чувств, они заключены в обители души. Вот почему кисти остается только отвечать на то, что художник уловил в своем сердце».
По мнению В.В. Малявина: «Прообразом же созерцания в китайской традиции выступало чтение, погружающее в сокровенный мир смыслов, и слушание, дающее опыт глубины восприятия. В итоге восприятие пространства в китайской традиции оказывается актом не наблюдения, а раскрытия глубины посредством, так сказать, «распрямления складки». Созерцание воистину превращается в выявление «чудес и таинств» бытия».

Видение даосизме и  чань буддизме.

В китайской даосско-чаньской традиции художественное видение  и эстетическое созерцание характеризовалось такими существенными качествами:

1. Совершенное видение  мира «глазами Поднебесной», «глазом Дхармы»,  обнаженными глазами просветленного Будды, который смотрит с мудростью и состраданием.
2. Прозрение абсолютной природы, видение изначально совершенной буддовости, наполняющей все вещи, “вхождение в духовность” (жу шэнъ), направленность на интуитивное прямое схватывание истины, которая едина с красотой.
3. Высшее недвойственное видение, непрерывное безоценочное свидетельствование или обнаженное и беспристрастное осознание всего, что случается «здесь и сейчас».
4. Пустотное видение,  представляющее собой проникающее смотрение внутрь всех , лишенных собственной реальности вещей и явлений, как  прозрение пустотности ума, мира и всего сущего.
5.«Видение как-есть», совершенное проникновенное видение истинной сущности вещей, прямое, непосредственное, интуитивное и целостное восприятие «природы бытия и того, как все есть на самом деле», обнаженное подлинное осознавание истинной природы вещей.
3. Восприятие ритма «циюнь». Ощущение и переживание единого одухотворенного ритма природы «циюнь». Различение , обнаружение и видение вихрей, циклов и ритмов всего сущего.
4. Потенциирующее видение. Развертывающее, воображающее и домысливающее видение, представляющее собой свободное “странствие духа”,  раскрытие сокровенных тайн и чудес мироздания.
5. Освобождающее видение. Позволение всем объектам феноменальных миров свободно проявляться, случаться, следовать своим путем, а художественным произведения спонтанно самопорождаться и самопроявляться в своей подлинности.
6. Целостное видение. Панорамное, открытое и сферическое видение, собирание и схватывание всех существующих вещей и явлений одновременно.
6.1. Бифокальное видение действительности по принципу «подъёма и опускания головы»,  состоящее в одновременном  схватывании небесного и земного, духовного и мирского, тотальных целостностей и неприметных, но сущностных деталей.  «Главный вопрос китайской традиции заключается в том, – писал В.В. Малявин, – каким образом сознание высвечивает те или иные качества микрообразов, фиксируемые затем в виде типовых форм? Иными словами, каким образом смутные восприятия получают статус макрообразов?».
6.2. Полицентрическое видение –рассматривание объекта с различных позиций и точек обзора. Реализация формулы «три дали» (Го Си), как трех   способов  смотреть на вещи.
6.3. Видение в обратной перспективе, выявление сокрытого и скрывание явленного.Отказ от узкого субъектного видения, множественность точек зрения и разноцентричность видимой картины, созерцание природы самой себя.  Видение  вечного, изначального,  бесконечного, выведение их на первый план, обесценивание всего привычного и зримого.  Схватывание глубин, выписывание и зримое представление сокровенного и одновременное растворение и опрозрачивание обыденных видимых форм.
6.4. Голографическое видение  в каждой частичке вселенную, а в каждом миге вечность. Созерцания пространственно-временной  полноты сущего,  вмещающей единовременность и свернутость всех событий.
7. Архитипическое и символическое видение. Видение как усматривание  универсальных символов, смыслов и «семян вещей», реализация инвариантных структур и архетипов. По словам Е.В. Завадской  художник воплощал  в произведении не свое субъективное видение,  а заранее данную истину. «Целостность и общность художественного видения была не на уровне восприятия, а в самой образной системе — то есть в традиционности символа, в бессознательном понимании архетипа».
8. Синкретическое видение.  Смешение всех видов восприятия, слияние органов чувств, видение всем телом, “всем существом”.
9. Сверхчувствительное видение. Обостренное и интимное видение  природы,  восприятие тонкостей, оттенков, шорохов и едва заметных деталей, созерцание тихой, мягкой и будничной красоты.
10. Естественное видение. Непроизвольное, легкое, прозрачное видение простоты мира,  самоестественная радость созерцания, чистое первозданное восприятие вечно юной свежести и новизны бытия.

Видение как позиция, состояние и метод

Просветленное созерцание художника в чань буддизме, как и универсальное видение в западной философии и эстетике, может быть, с определенной степенью условности, представлено триединством творческой позиции, состояния и художественного метода.
Так, в основе философско-эстетической позиции художника, близкой к мудрости-праджне, лежали основные принципы чань-буддизма и, прежде всего, идея наделенности всех существ изначальной природой будды, в качестве основного состояния выступало единое с творческим вдохновением просветление, а методом служили искусные средства упайя и спонтанно проявляющаяся система уникальных художественных приемов и выразительных средств.
При этом все три компонента видения неразрывно связаны друг с другом, взаимопорождают и взаимоусиляют друг друга, сливаясь в непрерывном потоке чистого осознавания. Так в махаяне праджня и искусные средства (упайя) сравниваются с двумя крыльями птицы, а праджня, как вобравшая в себя методы практической мудрости объединяется в одно целое с самим просветленным созерцанием. Именно состояние просветления и представляющее собой единую абсолютную реальность, позволяет пробудиться врожденной мудрости и спонтанно реализовать в жизнедеятельности и искусстве наиболее «подходящие» и точные методы.

Позиция

Актуальная философская модель и религиозная картина мира играют решающую роль в становлении мировоззрение личности, в формировании ее целостной позиции и отношения к миру. В основе художественной позиции чаньского художника лежала его вера в наделенность всего сущего изначально совершенной природой Будды, в ту предельно близкую абсолютную реальность, которая мгновенно порождается просветленным сознанием. Кроме этого, позиция определялась такими фундаментальными категориями и мировоззренческими принципами чань буддизма, как пустотность и таковость всего сущего, мимолетность, естественность и спонтанность бытия, целостность и взаимосвязанность всех вещей, неисчерпаемость и сущностная свобода существования.
Убежденность в изначальной буддовости всего сущего порождала божественное видение или всевидение, которое открывалось в состоянии просветления и представляло духовное и прямое прозрение высшей истины, а также обнаружение в себе и в каждой вещи присутствия абсолютной реальности.
Понимание сущностного единства мира порождало уникальную способность видеть в каждой единичной вещи всю возможную полноту Бытия, а каждом миге свернувшуюся в точку вечность. Онтологические воззрения на сущностную пустотность мира выражались в неотвратимой устремленности видения в неведомое, таинственное, сокровенное и еще неродившееся, в глубочайшую бездну, где свободно существуют все вещи и сущности мира. В этом случае восточные художники прямо следовали призывам Лао Цзы «Видеть форму бесформенного, слышать голос беззвучного».
В свою очередь, представление о мире как о едином нераздельном Пути и как о “теле будды” (дхармакае), как о живом, нерасчлененном целом, определяло целостное, объемное, голографическое и любовно-интуитивное видение реальности. При этом рожденное изнутри и свободно объединяющее противоположности целостное видение, естественно различало и схватывало живые целостности внешнего мира, выявляло во всем окружающем завершенные паттерны и циклы.
Фундаментальная идея органического единства человека и мира с необходимостью порождала стремление к слиянию с Путем и обретению гармонии со вселенной, что и определяло предельную восприимчивость, тонкость и точность видения, его направленность на спокойное ожидание и мгновенное, резонансное схватывание момента. При этом центр абсолютного покоя и недеяния перемещался во внутрь непрестанного потока изменений и ежемгновенных трансформаций. «Движение сильного, писал Лао-Цзы, — это наличие волеустремлений. Не терять свою позицию — это способность длить… Умея останавливаться, не погибнешь. Сможешь тем самым тянуть и длить».
Кроме этого философские представления китайцев о взаимном превращении элементов послужили основой циклического и спирального видения пространства и времени. Данное восприятие мира воплощалось в реальности в ритмической организации пространственно-временой среды, а также в визуализации и опредмечивании энергетических вихрей и ритмов, пронизывающих и структурирующих произведения китайских архитекторов и художников.
Подобная смысловая позиция совпадает в буддизме с проявлением высшей мудрости праджни, которая опирается на безоценочное, интуитивное созерцание, констатацию бузусловного, на видение чистой, истинной реальности. Так, в тхераваде праджня представляла собой интуитивное прозрение четырёх благородных истин и теории взаимозависимого возникновения. В махаяне праджня, вместе с состраданием, составляла опору пути и проявлялась как всеохватывающее понимание реальности, чистое видение шуньяты и прозрение пустотности сансары и нирваны.
При этом, по мнению Д. Судзуки», в чань (дзен) буддизме праджня рассматривается также как воля, интуиция и стремление к “достижению другого берега”.
Так как жизненную и художественную позицию чаньских художников продолжали определять базовые постулаты и догматы буддизма, то открывающаяся перед ними реальность начинала рассматриваться с точки зрения трех основных буддийских характеристик бытия: анитьи (бренности и непостоянства всех вещей), анатмана (отсутствия самости и постоянной природы в любых феноменах бытия) и дукхи (беспокойства, неудовлетворенности).
В то же время видение мира осуществлялось с позиции и точки зрения закона взаимозависимого возникновения, что, в свою очередь, вело к пониманию отсутствия независимого существования всех причин и самостоятельных сущностей вещей, а значит к открытию их принципиальной пустотности. При этом само восприятие реальности в целостных комплексах и непрерывной трансформации через формулу «поскольку это родилось, – рождается то», приводило к прекращению неведения, прозрению истины и достижению просветления. Так в “Сутре рисового ростка” было сказано: “Тот, кто видит зависимое возникновение – видит Дхарму. Кто видит Дхарму – видит Будду”.
По мнению Тит Нат Хана, осознание, понимание и видение природы взаимобытия и взаимного существования позволяет освободиться от пустого я, привязанностей, иллюзий и страстей. «Как только мы начинаем смотреть глазами взаимного существования, – писал наставник, – эти препятствия исключаются из нашего сознания, и мы преодолеваем страх, навсегда освобождая себя от заблуждений и достигая полной нирваны».

Метафизико-топологическая позиция

Беспристрастно созерцающий открывающуюся реальность, непроизвольно занимает позицию в пустотном центре вселенной, который у даосов сливается с земной осью, а у чань буддистов находится в каждом просветленном сердце, в точке глубочайшего покоя, тишины и непривязанности, внутри целостного, тотального и абсолютно чистого сознания, позволяющего вещам свободно проявляться в их таковости. «Это значит, -писал Лао-Цзы, – что пребывающий в покое – в Центре (чжун), следующий принципу равновесия (хэ); пребывает во всеобщем».
Необходимость занятия отстраненной позиции свидетеля, уподобление психики устоявшейся, прозрачной воде, а сознания безупречно чистому зеркалу аксиоматично как для даосизма, так и чань буддизма. «Нужно сделать [свое сердце] предельно беспристрастным, твердо сохранять покой, и тогда все вещи будут изменяться сами собой, а нам останется лишь созерцать их возвращение», – писал Лао Цзы в Дао Дэ Цзин. “Умиротвори свое сердце в недеянии, – учил Бодхтдхарма, – и тогда все внешние формы естественно последуют за этим в своих проявлениях”.
При этом само видение, являясь собственной природой человека, абсолютно не зависит от естественно возникающих и исчезающих объектов и только беспристрастно фиксирует их движение и обнаженные сущности.
Так, по словам чаньского мастера Хуэй Хая: «Когда что-то происходит, не реагируйте, не останавливайте свой ум ни на чем, сохраняйте ум всегда безмолвным, подобно пустоте, и совершенно чистым (без пятна), и таким образом спонтанно достигните освобождения». Данная позиция свободно и естественно реализовывалась и в художественном творчестве.
В свою очередь в наиболее близкой чань буддизму тибетской школе дзогчен, в основе видения лежала позиция присутствия или спокойная позиция наблюдателя, представляющая собой объединение с любым движением и беспристрастное включение в непосредственность состояния.
Сама позиция созерцающего по своей структуре носит голографический характер и основывается на пронизывающем всю восточную философию принципе «Тат твам аси» (Тот ты есть), на даосской идее «Поднебесной в Поднебесной», «сердца в сердце», «сокровенного в сокровенном», а также принятой чань буддизмом хуаяньской концепции «Всё в одном и одно во всём».
В «Сатипаттхане-сутте», первом буддийском руководстве по медитации и созерцанию, Будда, говоря о четырех основах осознанности, призывал пылко, бдительно и осознанно созерцать тело в теле, чувства в чувствах, ум в уме и качество ума в качествах ума.
О наличии руководящего центра “сердца сердца”, говорилось в синтетическом трактате «Гуань-цзы»( 4 -3 вв. до н. э): «В сознании как бы сокрыто ещё сознание. Это сознание в сознании подобно мысли, предваряющей все слова и образы».
Данная топологическая позиция представляет собой свернутую точку, которая локализируется одновременно внутри и над миром-потоком, в смысловых центрах всех вещей и событий, во всех моментах прошлого, настоящего и будущего. Эта позиция позволяет свободно преодолевать все временные барьеры и навязанные обыденным умом полюса видящего и видимого, внутреннего и внешнего, и, в конце концов, видимого и не-видимого, существующего и не-существующего.
Кроме этого позиция всеприсутствующего единого сознания позволяет воспринимать все окружающие существа и даже вещи как сродненные и вложенные друг в друга. Голографический принцип строения пронизывал картину мира и все существование чаньского художника и в том числе его видение, в котором творческая позиция являлась результатом просветления, а ее реализация вела к спонтанному пробуждению сознания.

Позиции созерцания и прозрения

1. Созерцание красоты и величия природы, «напитывание» себя образами и впечатлениями. Данная китайская художественная традиция была основана  одним из основоположников пейзажной живописи шань-шуй (горы и воды) У Дао-цзы (680—740), который творил на природе и зарисовывал горы с натуры.
Ван Люй так описывал процесс создания пейзажа: «Если бы я не знал реальную форму горы Хуа, как смог бы я писать?.. Я имел учителем мое сердце, мое сердце имело своим учителем мой глаз, а мой глаз имел своим учителем гору Хуа».
Е.В. Завадская писала, что именно созерцание и изучение природы не позволяло традициям и правилам академизма «иссушить глубокие истоки живой непосредственности китайской живописи». По мнению автора: «Изучение природы важно еще и потому, что благодаря ему китайская живопись никогда не утрачивала чувственной осязательности, даже в случаях самой отвлеченной философской абстракции».
Важность созерцания и изучения природы признавали и художники, которые придерживались в своем творчестве чаньских традиций. Так виртуозный мастер «туманно-облачного стиля» (юньу-яньай) Ми Фэй (Ми Фу) (1051—1107) часто работал на природе, выискивая для этого наиболее живописные места.
Су Ши (1037—1101) сохранял буддийское видение мира, при котором вещи и сама жизнь, обретали неустранимую эфемерность и пустотность.

Все, что является дхармами,
Подобно сну и наваждению,
Подобно пузырям и теням,
Подобно росе и подобно молнии.
Вот как следует на них смотреть.

Однако он всегда преклонялся перед разнообразием, богатством и уникальными проявлениями живой, зримой природы. Во время своих вынужденных странствий он возил с собой кисти, тушь и бумагу и часто рисовал пейзажи с натуры.

2. Сначала прозрение внутренней природы, достижение просветления, обретение нового видения и просвечивание этим видением окружающей действительности.
Нет смысла созерцать природу с помощью спящего, помраченного и замутненного сознания, отражать иллюзорные формы, преходящие и лишенные постоянной природы вещи, которые ослепляют и господствуют.
Когда пыль и грязь [мира] замутняют кисть и тушь, они парализуют [творчество] –писал Ши Тао.
Поэтому художник должен взирая внутрь себя, прозреть единую изначально совершенную природу и достичь высочайшего творческого состояния.
Сэкида Кацуки писал, что в высшем состоянии самадхи человек полностью осознает и переживает свое бытие в его чистой форме, а также обретает способность видеть чистое существование предметов внешнего мира. «Если вы некоторое время удержитесь в этом состоянии чистого существования, а затем вернетесь в фактически существующий мир сознательной деятельности ума, вы найдете, что само Бытие кажется преобразившимся».
3. Осознание творческой мощи просветленного сознания и занятие изначальной жизненной и художественной позиции открытой красоте и разнообразию феноменальных миров, но в то же время независимой от них.
Данная позиция направлена на непрерывное прозрение и обнаружение абсолютной реальности в себе и в мире и свободному сотворчеству с ней.
Прозревать изначально совершенную природу Будды, достигать просветление и творческого вдохновения можно в процессе взирания вовнутрь или созерцания природы, во время сновидения, работы над пейзажем или в момент спонтанного самовыражения.
Художнику необходимо занять пустотный центр вселенной, обрести единство со вселенной, что дарует естественность, легкость и бесконечную творческую свободу.
Как писал в своей поэме “Слова доверия сердцу”, третий патриарх чань Сэн-цань (496?-606): «Не привязывайтесь ни к чему внешнему и не живите во внутренней пустоте. Когда мир покоится в единстве, двойственность сама собой исчезает”.
Таким образом секрет художественного творчества заключается не в отрицании видимых форм и не в зависимости от них, но в обретении спокойного и ясного, невозмутимого и живого видения, позволяющему вещам свершатся. Это непроизвольное и интуитивное видение было едино со спонтанным и свободным действием художника. Как писал первый настоящий мастер и теоретик пейзажа Цзин Хао (855—915):
Сердце внемлет, кисть свершает,
Без усилий мысли появляются образы.
Два гения чань буддийской живописи Су Ши и Ши Тао, принимая и следуя даосско-буддийским и конфуцианским принципам мировосприятия, при этом никогда полностью не подчинялись им и мужественно отдавали себя вселенскому потоку творчества, вечно обновляющейся природе и скрытой гармонии порядка и красоты.
«Подлинный человек, – писал Су Ши, – уделяет внимание вещам, но отнюдь не связывает себя ими. Если он уделяет внимание вещам, как бы незначительны они ни были, они будут еще достаточно значительны, чтобы ему доставлять радость. Как бы значительны они ни были, они не ввергнут его в смятение».
В свою очередь Ши Тао так определял свою творческую позицию: «Поэтому я предоставляю вещам [свободно] следовать за тьмою вещей и пыли – порочить самих себя. Таким образом, мое сердце не замутнено, а когда сердце не замутнено, живопись может родиться. Человек от природы наделён [даром] живописи».