Творчество как просветленное видение и воплощение  абсолютной реальности 

Чань-буддийское и даосское искусство всецело основывается на всеобщей для восточной философии идее единства индивидуального творчества с космогенезом и процессом вселенского творчества.
Как писала Е.В. Завадская о китайской живописи: «деятельность художника не в том, чтобы имитировать различные дары природы, но воспроизвести сам акт, которым природа творит. Живописное творчество — процесс, идентичный процессу творения Вселенной».

Спонтанное самопорождение как универсальный закон творчества

В даосизме и буддизме отсутствует идея творца или демиурга, а миры и все сущее не творятся, но порождаются сами собой, спонтанно возникая из самого себя в каждый уникальный момент времени.

Творчество в даосизме

По мнению В.Г.Белозёровой, отсутствие в традиционной китайской культуре понятия о креативном источнике, представление о полевом энергетическом единстве мира и центральном положении человека в триаде Небо–Земля–Человек, фокусировало на процессах, которые происходят здесь и сейчас, а также «инициировало понимание творческого акта как высокой концентрации созидательной энергии ци, транслируемой посредством произведения искусства сквозь любые пространственно-временные дали».
Так, в даосской теории космогенеза, все сущее самопорождается, вследствие постоянных процессов преобразований и превращений. При этом Дао предстает не как особая сущность, а как способ взаимосвязи, универсальный процесс, вселенский поток, следующий только своей собственной природе.
Дао порождает само себя, а следовательно, по этой универсальной модели, все, наполняющие его вещи, сущности и произведения искусства, так же порождают самих себя.
«Великое Дао растекается повсюду. Благодаря ему все сущее рождается и процветает», – написано в И-цзин. Дао просто взращивает вещи, так же как и художник взращивает свою самоприроду (цзы жань) и свои произведения, позволяя им рождаться и расти по своим собственным законам.
Творчество понимается как становление, ежемгновенное и непрестанное „произрастание” изнутри Единого потока, как непрерывная новизна узоров явлений, возникающих в результатате самопревращений каждой самодостаточной частички бытия.
При этом творчество человека предстает как сотворчество, довершение жизни и завершение «работы Небес», как согласованность с динамикой трансформаций вселенной, сопричастность потоку бесконечного самопреображения великого Дао, порождающего и взращивающее все сущее.
Погружение в поток спонтанного саморазвертывания, саморазвития и роста всего сущего, требует от художника естественности, спонтанности и предельной искренности, которые и есть основными принципами Дао.
Художнику следует не подражать видимым вещам и проявлениям, но отражать своими действиями глубинные творческие импульсы Дао.
«Его жизнь, – писал В.М.Алексеев, — в духе и ритме, в таинстве, стоящем там где-то, вне его картины, в стихиях природы, из нее на него веющих. И дух и ритм пейзажа — одна плоть с самою природой, которая не знает человеческих масштабов и ограничений и, конечно, чужда вычитанному из тысячи человеческих книг».
При этом гармония с миром и гармония с собственной природой проявляется как единый поток творчества. Раскрывать свою творческую сущность, это значит быть предельно искренним, следовать своей истинной природе единой с природой Дао. Быть искренним, свободным и мужественным – значит открыть и утвердить свое творческое естество, а значит обнажить действие законов универсального творчества. Творчество не вызывается искусственно, оно укоренено в самой жизни и само себя обнаруживает, сознает и раскрывает. Оно лишено критериев, оно бытийно, самодостаточно и ничем не обусловлено.

Творчество в буддизме

В буддизме процесс самопорождения всего сущего в едином сознании уподобляется калейдоскопу, с непрерывно меняющимися узорами ментальных элементов. При этом все вещи – комбинации элементов, лишены самоприроды, а их самовозникновение случается спонтанно, внезапно как вспышка уникального узора дхарм. Вместе с тем самобытность и единственность каждой вещи и каждого произведения, основана на их спонтанности и взаимодействии с миллиардами других объектов.
Самопорожденной является и изначально совершенная, всегда присутствующая в человеке его чистая и абсолютная природа Дхармакайи. То же можно сказать и о Самопорожденной мудрости праджне, которая возникает сама по себе естественным образом.
Придерживаясь принципов буддийского учения, художник созерцает вещи, не следуя за ними, позволяя им свободно возникать и самостоятельно самоосвобождаться.
Все феноменальные миры и само бытие – становление в буддизме, как и в даосизме, предельно динамичны, непостоянны и представляют собой чередование мгновенных комбинаций, внезапно вспыхивающих и гаснущих дхарм.
Как пишется в  «Вималакирта-сутре» «Тело это составляют мириады дхарм. Когда что-то возникает, это возникают всего лишь дхармы. Когда что-то угасает, это угасают дхармы. Когда дхармы возникают, они не говорят: “Я возник”. Когда они угасают, они не заявляют: “Я угасаю”».
Все внутренние и внешние элементы потока сознания проявляются как звенья обусловленного совозникновения, делающих обыкновенного человека фрагментом цикла перерождений и рабом колеса сансары.
Пронизывание иллюзорного и мира светоносной интуитивной мудростью позволяет познать такие универсальные принципы его функционирования как законы взаимозависимого происхождения явлений, всеобщей изменчивости, несубстанциональности вещей и претерпивающей страдательности всего сущего.
В этом смысле занятие творческой позиции и обретение особого состояния ума понимается как выход за пределы всеобщей взаимообусловленности вещей, как разрыв цепи тотальной связанности явлений, как овладение причинностью и ее использование на пути к просветлению.
Осознание непостоянства, бренности и пустотности всего сущего ведет к избавлению от привязанностей и цепляний к проявлениям иллюзорного мира, к освобождению от мелкого, эгоистичного я и рабской зависимости от груза прошлого и будущего.
В буддизме выполнение универсальной для всех философских и религиозных систем задачи избавления от ограниченного и низкого я, решается путем опустошения и очищения сознания от помрачений, привычек и ложных моделей, что и открывает возможность достижения просветления.
В понимании единого сознания как единственно возможной подлинной реальности и заключается сущностное отличие буддизма от даосизма:

Однажды последователь даосизма, проходя мимо монастыря Хякудзё, спросил:
– Есть ли в мире что-либо чудеснее сил природы? Хякудзё ответил:
– Есть.
И что же это? – спросил его последователь даосизма.
Хякудзё ответил:
– Это способность постигать силы природы.

На работе с сознанием, на «блюдении его чистоты» и строится вся практика буддизма, так как именно оно созидает как все феноменальные миры, так и истинную реальность, так как само и является абсолютной реальностью. Сознание, обнаженное осознание всего, вмещение вселенной в свое сознание-сердце и есть Будда.
По словам Ошо, осознанность придает глубину и смысл жизни, служит источником подлинного живого творчества. «Именно свет осознанности, -писал философ, – делает вещи драгоценными, необыкновенными».

Созидательная мощь сознания

Все в мире, в том числе и создается сознанием – сердцем (син) или умом, если оно чисто, обнажено и едино, то рождается подлинное искусство, если омрачено и двойственно и регидно, то просто подделки. Создавать настоящие произведения может только пробужденный, обнаженный, живой и творческий ум. «Поскольку он необусловлен или Безусловен, – писал Сангхаракшита, – он реален и по-настоящему свободен. И, будучи творческим, будучи свободным, он также оригинален в том смысле, что создает нечто новое из своих собственных глубин, их внутренних сокровищ. И он характеризуется, можно сказать, непрестанной продуктивностью».
Таким образом, можно утверждать, что творчество в буддизме тождественно осознанности, а вернее является ее предельной степенью совершенства и высшим созидательным качеством.
Из универсальной и обнаженной осознанности вытекают такие творческие свойства художника как открытость и резонансная чувствительность к первосмыслам бытия и высшим ценностям культуры, эстетическая чувствительность и выраженная эмоциональность, насыщенная сострадательностью, любовью и наслаждениями красотой, живость, острота и непосредственность восприятия.
Чаньский наставник Ханынань, так так описывал созидательную мощь просветленного сознания: «Я брел куда-то. Внезапно не стало ни тела, ни ума. Все, что я мог почувствовать, было великим сияющим Целым – вездесущим, совершенным, ярким и возвышенным. Это было подобно всеохватывающему зеркалу, из которого возникали горы и реки… Мои чувства были ясными и прозрачными, как будто тело и ум исчезли».

Творчество в тибетском буддизме

В тибетском буддизме художественное творчество связывалось со способностью овладеть слепой созидательной энергией внутреннего видения посредством создания и визуализации живых образов и активных символов реальности.
По мнению Говинды (1898- 1985), они представляют собой реальность человеческой психики, «высочайшее знание и благороднейшие стремления человеческого ума». Творчество как раз и состоит в их извлечении в область видимого в форме образов. «Визуализация их представляет собой творческий процесс духовной проекции, посредством которой внутренний опыт переводится в видимые формы, что можно сравнить с творческим актом художника, чьи субъективные идеи, эмоции или видения преобразуются в объективной работе искусства, которое имеет собственную реальность, независимую от творца».
Художник и мастер медитации тибетской школы кагью Трунгпа Ринпоче (1940-1987), напрямую связывал творчество с практикой медитации, утверждая, что без достижения медиативного состояния невозможно создать истинного произведения искусства. По его мнению такие гении как Бетховен, Эль Греко и Моцарт перед своей работой опустошали свои умы и достигали состояния безмыслия, осознанности, а также чувства бытия, открытости, есть-ности.
«Что касается искусства, – писал мастер, -то если ты творишь искусство – ты просто творишь. Ты видишь, что этому куску глины здесь не место, или вот этот цвет неуместен, поэтому ты его соскабливаешь или берёшь другой цвет. Просто берёшь и делаешь.»
Необходимо отметить, что в школе кагью, так же как и в чань буддизме, искусство и повседневная жизнь пронизываются потоком творчества, которое и есть высшая степень осознанности.
В тибетской школе Дзогчен, в отличие от Мадхья́мики, все видимые формы рассматриваются не как иллюзии, но как волшебная игра ума, как проявления потенциальности энергии (tsal «цал») изначального состояния. Данные проявления понимаются как качества и украшения изначального состояния. Учитель махамудры Тралег Кьябгон (1955 -2012) называл цал творческим аспектом разума, созидательным потенциалом, явяляющимся его сущностным аспектом наряду с пустотой и ясностью.
Врожденная ясность изначального самосовершенного состояния проявляется как лхундруб (спонтанное совершенство), относится к механизму игры ума и спонтанного создания познаваемых видимостей.
«Это значит, – писал Тензин Вагьял (род. 1961),- что никто ничего не создает. Все таково, как оно есть: само собой возникает из основы как совершенное проявление пустоты и ясности. Кристалл не создает свет: он просто отбрасывает лучи — таково его естество». Эти цветные лучи света подобны произведениям искусства, которые создаются легко и свободно, как спонтанные проявления потенциальности (цал) изначальной Осознанности (Ригпа).
Данное состояние полноты присутствия и обнаженной осознанности достигается в медиативном состоянии, которое, по мнению Трунгпа Ринпоче, является необходимым и единственным условием создания творческого продукта. Согьял Ринпоче (род. 1947) также отождествлял медитативное и творческое состояние и призывал относится к медитации как к искусству, наполнять ее вдохновением, творчеством и плодовитой изобретательностью художника. «Все, что угодно, можно использовать как побуждение к медитации. –писал автор. – Улыбка, лицо в толпе, крошечный цветок, растущий в трещине мостовой, насыщенный цвет драпировки в витрине, освещенные солнцем горшки с цветами на подоконнике. Будьте внимательны к любому знаку красоты или изящества».
В этом смысле процесс и состояние творчества в Дзогчен имели много общего с их пониманием в чань буддизме. В этих учениях творчество основывалось на погружении в изначальную внутреннюю природу осознанности, в состояние полноты присутствия, в позволении всем внутренним и внешним феноменам самоосвобождаться, свободно следовать своим путем и служить творческими импульсами к пробуждению.

Творчество в чань-буддизме

В чань-буддизме творчество, как в искусстве, так и в обыденной жизни, понималось как естественное и безыскусное пребывание в абсолютной реальности, в своей истинной, изначально совершенной внутренней природе и созидательное видение глазами Будды всех вещей и явлений, в их непрерывной новизне, свежести и уникальности. Обретение своей совершенной подлинной природы возможно только в состоянии просветления, единого с творческим озарением и животворным, поэтическим вдохновением.
«Прецедент чань-буддийского просветления, – отмечала Г.В. Ширапова, – всегда равнозначный творческому акту, основанный на открытии до-словесной, до-образной «подлинности жизни», выступал прообразом художественного творчества. Ведь рожденные в мгновенном творческом наитии произведения искусства в Чань наиболее точно передавали дух просветленного сердца».
Пробудив свою истинную творческую природу, художник непрерывно пребывает в самом центре природы будды, в состоянии полного присутствия себя в любом акте восприятия и действия. При этом он обретает предельную самодостаточность и свободу.
Он принимает и беспристрастно наблюдает все, что происходит во внутреннем и внешнем мире, ничего не отвергает, позволяет всему быть таким как оно есть, предоставляя ему возможность свободно освобождаться в свое совершенство.
Само подлинное творчество художника, отражающее глубинные законы, структуры и ритмы вселенной, свершается легко и свободно, в процессе радостной игры и парения в однородных мировых потоках.
В то же время очищение, успокоение и достижение просветленной пустотности сознания осуществляется тремя способами, порожденными тремя предельными точками внутренней реальности: изначальностью, а скорее доначальностью всего сущего, его бренностью и конечностью, а также моментом настоящего, в котором свертываются все траектории существования.
Достижение и переживание своей истинной природы – универсальной и вечной осознанности достигается в процессе достижения предела, в цепи ответов на вопрос: «Кто осознает?», пониманием своей причастности к вековечной, нерушимой осознанности, а также путем самозабвенной полноты присутствия в настоящем моменте.
Как писал мастер корейского чань (сон) Сон Чоль Сыним, в состоянии высшего просветления, мы достигаем состояния Безмыслия, которое есть не отсутствие мыслей, но уничтожение всех преград и иллюзий, выход за пределы заблуждающегося сознания. «Это “Отсутствие Сознания” может быть объяснено терминами “не-возникновения” и “неуничтожения”. Невозникновение – это состояние без единого следа заблуждения, а неуничтожение – это состояние Великого Света Мудрости».
1. Достижение «доначальности» существования, возвращение к изначальной девственной чистоте, целостности и нерасчлененности мира, первозданной подлинности и естественности чувств.
Творческое просветление обретается путем возвращения к нерожденному, к изначальному безмолвному источнику, к бдительности, свидетельствованию и к обнаженной осознанности, которая всегда пронизывала вселенную.
По словам Ошо, чань основывается на изначальном источнике осознанности, сознательности и самого существования. «Если ваше осознание достигает источника, она пробуждается, и в этом пробуждении суть будды. В своем пробуждении вы в первый раз становитесь частью существования: не эго, не личность, — чистое ничто».
В доначальной, нерожденной прозрачной простоте и пустоте чистого пространства вмещается вся безграничная полнота реальности.
«Высшая простота (тай пу), -писала Е.В. Завадская, – это чистая потенциальность, содержащая все возможности, которые еще не повреждены в том смысле, чтобы стать ограниченным или специализированным выражением одной из них».
2. Осознание непостоянства, бренности и конечности существования.
Обнаженное осознание бренности всего явленного, в том числе и своего индивидуального иллюзорного я, ведет к переживанию острой тоски, и оцепенения перед бездной времени. Однако отстраненная и жизнеутверждающая позиция, основывающаяся на самоотождествлении с абсолютной реальностью, а также насыщенность состояния творческими и эстетическими смыслами, позволяет трансформировать уныние в светлую грусть, жалость в сострадание ко всему сущему. По словам А. Уотса: «Преходящесть представляется гнетущей только уму, который упорно стремится к обладанию, но в уме, отпущенном на волю, плывущем вместе с потоком перемен, ставшей, по образному выражению Дзэн-буддизма, мячиком в пене горного потока, ощущение преходящести или пустоты порождает чувство восторга».
3. Погружение в настоящий момент, во всю полноту живого присутствия.
Одним из способов обретения подлинного творчества является выход из плотного и замутненного потока сознания путем погружения в настоящий момент, который есть единственно реальное время жизни.
В.В Малявин писал, что китайские авторы описывали «мир таких мгновенных озарений в категориях «духовных созвучий» между вещами». Для них, считал автор: «каждое мгновение хранит в себе вечность бесконечно сложного мира и потому является высшей реальностью. Выше мгновения нет ничего, и мудрость — это только умение сообразовываться с ним». И далее: «Миг такого творчества воистину обладает весомостью вечности».
А.С. Мартынов анализируя влияние чань буддийских идей на творчество Су Ши, утверждал, что: «Первое место среди них принадлежит, пожалуй, пониманию жизни как кратковременного пребывания (цзи). Эта концепция делала особенно значимыми в жизни поэта те краткие мгновения, когда дух его освобождался от бремени мирских забот и на поэта нисходило вдохновение. Именно эти мгновения и фиксирует прежде всего поэзия Су Ши. Жизнь теряет цельность, как бы уподобляясь нитке жемчуга, ибо отдельные мгновения приобретают в ней самодовлеющее значение».
Схватывание безграничного и пресыщенного возможностями настоящего, позволяет художнику без всяких усилий освободится от навязанных схем, моделей и привычек прошлого и от целей, ожиданий будущего, остро ощутить то, что действительно есть, испытать восторг от вдруг открывшейся свежести и новизны обыденных вещей.
У этой мгновенной вспышки чистого осознавания отсутствуют всякие барьеры с универсной Осознанностью, оно и есть сконцентрированная , единственная в своей уникальности, но проявляющаяся во всей полноте, Осознанность, которая и есть Абсолютная реальность.
Именно полнота присутствия в настоящем позволят непосредственно, прямо увидеть каждый объект во всей его чистоте, уникальности и неисчерпаемости.
Полное и самозабвенное погружение и присутствие в настоящем моменте и есть просветление, в котором время не только сворачивается в точку, но и становится единым с пространством.
Стоящая сама в себе, ни от чего не зависящая подлинная реальность вдруг обрушивается вся целиком, неожиданно являет себя как удар колокола и познаются чистым и прямым восприятием в один, незабываемый момент времени.
По сути, растворяется граница между внешним и внутренним и художник уже не реагирует, не отражает, но свободно, спонтанно и созидательно утверждает внезапно открывшуюся единую реальность.
В пространственном и содержательном контексте полнота присутствия в моменте соответствует к стремлению к малым формам, к легкому, простому, пресно-свежему, к элементарной точке, тонкой линии, к Единой черте. Здесь проявляется даосско-чаньское стремление к совмещению предельных точек смысловых пространств, к парадоксальному прорыву к Вечности через мгновение, к Вселенной через точку, к достижению концентрации Духа путем легкого парения.
Характеризуя теорию художественного творчества знаменитого китайского художника и теоретика искусства Ши-тао, Е.В. Завадская писала: «Живопись, по Ши-тао, не описание зрелища творений, она — само это творчество, микрокосм, сущность и механизм действия которого идентичны и параллельны макрокосму. Живопись не менее конкретна и реальна, чем мир, она — сестра ему, рожденная по тем же законам».

Путь человека: отождествление с абсолютной реальностью

В едином и всеобъемлющем пространстве дхармакайи, творчество становится возможным только путем пробуждения изначально совершенной внутренней природы художника и самоотождествлением им себя с абсолютной реальностью. Путь совершенного человека и творца, это преодоление эгоистичного я и реализация своей универсной творческой природы.
«Возможность создавать прекрасное, – писала Е.Е. Малинина, – доступно человеку лишь в силу его однородности с природой, включённости в её ритм. Но и в самом творческом акте человек должен уподобиться природе. В его руках прекрасное должно непроизвольно “вырастать”, “рождаться”. Спонтанно возникать».
Модель пробуждения универсных творческих потенций задавалась еще в И –цзин, где миссия Человека представляла установление динамического баланса между Абсолютным Творчеством (Цянь), символизирующим Небо и Абсолютным Исполнением (Кунь), отражающим Землю. При экспликации данного положения на процессы художественного творчества, был выражен чань буддийским художником и теоретиком Ши Тао: «Сущность пейзажа реализуется, воплощая первопринцип Неба и Земли. Внешняя красота пейзажа выявляется (различными) приемами письма кистью и тушью».
При этом если в даосизме единство художника с Дао проявлялось как слияние с вселенским потоком, то в чань буддизме, как пробуждение своей абсолютной внутренней природы или изначально совершенной таковости.
Даосский мудрец и художник понимает, что жизненная субстанция ци, пронизывающая каждую частичку вселенной, предельно динамична, а в мире господствуют непрерывные трансформации и изменения. При этом единственным способом существования, творчества и самого выживания, является их чуткое улавливание и ежемгновенное отождествление с ними.
“Совершенный мудрец следует им и процветает, низкий человек противится им и гибнет”. Мудрец должен всем своим существом ощущать перемены и точно действовать сообразно им. “Вместе с волной погружаюсь, вместе с волной всплываю, – писал Чжуан-цзы, – следую за течением воды, не навязываю ничего от себя.”
Путь буддийского мудреца и художника к абсолютной реальности лежит в противоположном направлении. Он не стремится к слиянию с внешними вселенскими силами, которые сотворены умом, и поэтому иллюзорны, но обращает всю энергию видения и осознавания внутрь себя, в глубины своей изначальной совершенной природы.
Абсолютная творческая реальность проявляется не как динамические силовые потоки и божественные эманации, но как пресыщенная возможностями пустота, как запредельная высшая мудрость праджня, самопорождающаяся в просветлении.
В буддизме нет независимо существующего внешнего мира, а существует только единая неразрывная ткань бесконечных взаимообусловленных отношений. При этом внутренний и внешний мир представляют собой только искусственно созданные полюса единого поля осознания.
Именно изначальная просветленная мудрость открывает буддовость и совершенство окружающего мира, в котором все сущее вдруг самоосвобождается и избавляется от отягощенности материей и скованности привычными формами. «Мудрый, т.е. святой, и еще более – Просветленный, – писал Говинда, являются теми, кто разрушил до основания все барьеры внутри себя и поэтому осознал реальность, стал ее частью, способен влиять на нее. Став, таким образом, живым сосредоточием реальности, он являет наиболее совершенное воплощение творческой способности».
«Это отождествление, – отмечал Д. Судзуки, – даёт возможность художнику чувствовать пульсацию жизни, которая проявляется одновременно в нём и в объекте. Вот что имеют в виду, когда говорят, что субъект теряет себя в объекте и что не художник, а сам объект рисует картину, овладевая кистью художника, его рукой, его пальцами».
Художественное творчество в китайской эстетике понималось как пестование жизни, как сотворчество с природой, как соучастие в процессах вселенских трансформаций и в «совместном рождении» (бин шэн) всего сущего. «Вслед за естественным порывом души, -писал В.М.Алексеев, – под кистью поэта воскресает сама жизнь. Так, сами собой раскрываются цветы и творится весна».
Согласно даосским представлениям, единственным способом подлинного творчества, является творение недеянием, чуткое улавливание живых ритмов природы, интуитивное созерцание и спонтанное запечатление единого потока трансформаций. «”Если только ты предаёшься Недеянию,- писал Чжуан Цзы, – вещи будут сами собой развиваться…”
В то же время само недеяние является динамическим выражением фундаментальной для восточного искусства глубочайшего начала, первосущностного Небытия или Пустоты. Пребывание в покое, в чистоте своего сердца и пустотном центре вселенной, позволяет тьме вещей рождаться и «произрастать» из Пустоты.
Творчество предстает как развертывание и воплощение потенции Небытия, Пустоты и Изначальности, как опустошение, очищение и как эмерджентное порождение бесконечной полноты возможностей. «Достигая Пустоты, – говорил Лао Цзы, сохранять покой, и все будет само-осуществляться».
Для рождения подлинного творчества, художник должен сохранять вибрирующий баланс между концентрацией духа и предельной простотой пресности, между внутренним покоем и самозабвенной вплетенностью в мир бесконечных тансформаций. При этом, по словам Лю Се, художник сохраняет свою душу в чистоте и безмятежности, а его дух скитается привольно и веселится не зная усталости.
Состояния сердца художника пустое, спокойное, пресное, чистое от «пыли и грязи мира». Хуа И-лунь обобщил эту цепь мыслей о понятии «дань»: «обладать духовной энергией, выраженной в безвкусной бледности, это и есть то, что называют истинной духовной энергией»
Характеризуя совершенного даоса, Е.В. Торчинов писал «Такой мудрец стоит одной ногой в мире отсутствия и безмолвия сверхсущего Дао, а другой – в мире перемен и превращений».
Теоретик живописи Цзун Бин (? – 443 г.) так характеризовал творческую позицию художника: «Не покидая своего сиденья, достигаю пределов мира; не изменяя велению Небес, в одиночестве внимаю пустынной шири».
Сложная и предельно напряженная диалектика подобной позиции даосского художника, была раскрыта В.М. Алексеевым: «Зато тот, кто душою своей пресно-прост, — прост как дао-человек, получивший отвращение к сложным ухищрениям жизни, очень часто таит в себе глубину вдохновения».
При этом: « Его вдохновенье — дикие воды, рвущиеся потоками куда попало (а не по изящным канальчикам и канавкам!), хаос горных групп, девственные их заросли: камыши, камыши без конца, — и не видно, сошел с них иней или нет».
Обратное движение от хаоса к простоте было выписано чань буддийским живописцем Дун Цичаном: «упоение вещами, достигая своего предела, открывает нам достоинства простоты и скромности, крайнее же возбуждение чувств внезапно приводит нас к чистоте и покою духа».
Кроме того согласно даосской теории космогенеза, мир возник из первозданного Хаоса или Великой пустоты (тай сюй) и изначального дыхания (юань ци), путем самопроизвольного деления его первичной целостности.
Художественное творчество представляло творение культуры, представляющей усмиренный и эстетизированный хаос, через которую художник возвращался в дикую, первозданную природу.
Ши Тао опираясь на даосские представлении о возникновении мира, так описывал законы творчества: «Чтобы живописцу творить в соответствии с Дао, надо осознать существование хаоса (мэн) и [пути] его упорядочения (ян)». Так, представители школы вэньжэньхуа понимали творчество как организацию субстанционального хаоса с помощью художественной формы и высших ценностей. Порядок, истину и красоту олицетворяло понятие культуры (вэнь),  с одной стороны являлающеяся манифистацией абсолютной реальности, а с другой, конституирующейся внутренними смыслами художника, который наделял ими объекты действительности и, тем самым оформлял, одухотворял и пробуждал их к жизни.
Для китайских художников созерцание и художественное творчество проявлялись не только как способ открытия в себе и мире абсолютной реальности, обретения единства с дао и пробуждения изначально совершенной буддовости, но как сама жизнь, как единственно возможный образ жизни.