Принцип красоты в дзэн-буддизме

Принцип красоты  – ценностно-смысловой императив, культурная универсалия и эстетический идеал японского искусства и канон повседневной жизни, направленный на эмоциональное постижение, раскрытие и выражение  динамичной гармонии и очарования всего сущего, сокровенной сути и «сверкающая красоты души» каждой вещи.

Реализация данного принципа состоит в непрерывном улавливании и переживании имплицитной, изначально разлитой в мире красоты, просвечивающей как изнутри окружающих объектов, так и из глубины внутреннего мира.

Красота и даже культ красоты  является ведущим императивом японской культуры, несущей конструкцией «картины мира»,  самобытной религией, самим способом существования и освоения мира.  Принцип красоты занимает  высшее место в ценностной иерархии японцев, создает и придает смысл выстраиваемой картине мира и социально-культурным ориентирам, самим процессам восприятия и творчества, всем вещам и действиям. Данный принцип пронизывает не только искусство и природу, но и внутренний мир, социальные отношения, все объекты и явления повседневной жизни.

На личностном уровне данный принцип выражается в поклонении красоте, острой чувствительности к ней, в умении наслаждаться гармонией бытия, стремлении видеть и извлекать скрытое совершенство и тихое очарование всего сущего.

Почитание красоты природы и всего окружающего мира (бигаку) уходит корнями в синтоистские представления о населенности всех объектов и явлений живыми, трепетными, родственными человеку душами –ками. Само существование их в объекте интуитивно угадывалось, в процессе переживания его скрытой красоты и очарования. Таким образом, культ красоты и эстетическая чувствительность японцев получили свое основание в синтоистских культах природы, предков и чистоты.

В то же время необходимо отметить, что и в самом буддизме, основывающемся на представлении о наполненностью природой будды каждого живого существа, растения и минерала, культивируется мягкое, бережное, любовное отношение к природе. При этом красота природы служила в буддизме объектом почитания, источником радости и эстетического наслаждения, а также путем и методом достижения просветления.

В классическом буддизме термин субха, означает красоту и чистоту одновременно, наряду с  постоянством (нитья), блаженством (сукха) и самостью (атман),  является одной из четырех характеристик истинного-Я  Будды.

Субха отражает скорее не прекрасные образы  вещей, но красоту просветленного сознания, чистоту ума и видения, “прекрасное состояние сознания” (собхана-читтани), которое позволяет открывать красоту в каждой сущности. Красота в буддизме, как и у Платона едина с добром и истиной, как у Сократа с пользой, она является выражением высшего духа или просвечивающегося в вещах сияния Единого как у Плотина, воплощением сверхматериального начала, как у Вл. Соловьева  и является выражением бескорыстной осознанности и «свободного от всякого интереса» удовольствия, как у И.Канта.
В дзен буддизме прямое внутреннее единение с природой и наслаждение ее неподдельной красотой, связывалось с избавлением от всех барьеров и опосредований, забвением себя и достижением просветления. Привнесенные буддизмом представления о пустоте, как чистоте, прозрачности и, в то же время полноте сущего, создали такие уникальные измерения красоты как недосказанность, таинственность и сокровенность. Кроме этого буддийская идея анитьи или непостоянства всего сущего, породила у японцев особое, обостренное наслаждение красотой мгновения, переживания изменчивости и мимолетности всего сущего.

При этом в дзен буддизме красота, основывается на асимметрии и носит динамический характер. В. В. Малявин, анализируя чаньское искусство, писал: «Идее красоты как внешней красивости китайская мысль противопоставляла идеал красоты как живого движения в созвучии энергий».  В то же время и в западной эстетике еще со времен античности выделяли, наряду с «симметрической»,  «эвритмическую» красоту формы, связанную с динамическими свойствами наклонных и диагональных линий. Именно  «одной из главных и наиболее общих «число и ритм», по мнению Св. Августина, определяли универсальный порядок, лежащий в основе красоты. «Что такое поэт? – вопрошал А. Блок– Человек, который пишет стихами? Нет, конечно. Поэт – это носитель ритма».

Японское представление о красоте,  основывалось на ее прочувствовании, переживании и, в определенном смысле, было близко к ее пониманию в экзистенциализме, которое было выражено Н.Бердяевым, откидывающим все ее формальные и частичные определения и  утверждающего, что “в красоте нужно жить, чтобы узнать ее”.

В западной эстетике красота, как правило, понимается как отображение или выражение неких глубинных сущностных  закономерностей универсума, бытия, некоторой совокупности качеств, доставляющих эстетическое наслаждение и светлую радость.

К таким характеристикам и объективным требованиям  всеобщей гармонии и космического порядка относят:

1. Выражение надындивидуального смысла.

2. Согласованность частей друг с другом и с целым, мера, созвучие, соразмерность, совершенные пропорции и ритмы (золотое счечение, S-образные линии).

3. Инвариантность, устойчивость внутри изменений и различные виды симметрий.

4. Простота, оптимальность и целесообразность.

5. Доброцветность, блеск, сияние, свет, цветовые отношения.

В субъективистских теориях красота возникала в ситуации человеческого отношения к миру, в процессе наделения объектов совершенством и перенесения на созерцаемый объект переживаний субъекта.

Наиболее совершенные теории красоты, совпадающие в своей кульминационности с восточными, основывались на гармоническом единстве внутреннего и внешнего мира.

«Красота, – писал Дж.Сантаяна (1863 – 1952), – есть единство эмоционального состояния, воспринимающего субъекта и качества внешнего предмета, это не свойство объекта, а объективизированное наслаждение».

В японской культуре творческий процесс понимался как процесс просветленного общения с таинственными душами вещей, как извлечение их потаенной  «запредельной» красоты. В связи с этим красота выступала характеристикой не самой вещи, а связывающего чувства, резонанса душ, качества эстетического переживания. Красота понималась как потаенное свойство вещи вызывать эмоциональный отклик, порождать чувство удивления, восхищения, тихого и тонкого очарования. Так, красота печали (хиайби), красота изящества (юби) выражали сущностную гармоничность и совершенство связей  между человеком и окружающим миром.

В сотворчестве с природой, в процессе самопорождения единого бытия, открываются новые грани вещи, художника и их отношений.  При этом  произведения искусства и созданные вещи сохраняли особую магическую силу эстетического воздействия. Японские художники стремились не к созданию красивых вещей, а к совершенствованию красоты отношений, которые благодаря порожденной вещи,  объективизировались и становились непрерывными. Красота в дзэнском искусстве выражала не гармоничность и совершенство форм, а пьянящую творческую атмосферу, дух и таинственную силу вещей и то чистое просветленное состояние, которое являлось условием обнаружения и способом существования красоты.

Творение красоты мира представлялось не как совершенствование  и воплощение в нем универсального порядка космоса, но как создание гармонии с миром, мягкое встраивание в него, пробуждение красоты в вещах, в себе и отношениях.  Красота в этом смысле представала как одушевленная гармония, наделенная теплотой переживаний и человеческим смыслом. «Красота создается объективацией наслаждения. -отмечал Сантаяна. – Это — объективированное наслаждение».

Нисиды Китаро (1870—1945) писал, что  специфика красоты состоит в том, что в отличие от истины, она вызывает возвышенное чувство муга.

Необходимо отметить, что этимологически муга (санскр. anatman „не-я”) – это переживание особого состояния свободы от диктата своего эго, интеллекта, воспоминаний и структур восприятия, чистое наслаждение от погружения в реальность и интуитивного схватывания истины. Как отмечала Т.П. Григорьева, истинную, абсолютную красоту можно пережить только в состоянии самоотрешения – муга и немыслия –мусин. «В этом смысле, -писал Нисида Китаро, – красота может быть объяснена как отбрасывание мира с установленными различиями и прихождение к единству с Великим Путем муга».

Как писала Т.П.Григорьева: «Мастер не творит красоту – она уже есть, он ее прозревает в самых обыденных вещах, потому что самые обыденные вещи имеют свою душу-кокоро и эта душа может перекликаться с душой поэта».

Красоту творит живой дух природы, пространство изначально совершенной буддовости, таинственно-прекрасная пустота,  в которой тихое очарование и неброскую красоту обретает все, что открывается взору. Красота универсна, едина и не знает разделений, она высвечивает срединные простые пути и идеальные траектории, она оптимальна, предельно  точна и целесообразна.

В дзен буддизме отсутствуют внешние цели, они в свернутом виде существуют в нерожденном, в исходной чистоте целого, в изначальной совершенной природе будды. А так как красиво все, что соответствует цели, как бы она не понималась, то можно утверждать, что в дзен буддизме красиво все, что соответствует и способствует достижению просветления.

Красота, являясь сущностью первого порядка и отражая предельные законы бытия, вмещала в себя истину, добро, любовь и пользу и, по мере развития японской культуры, наполнялась новым содержанием и высвечивала новые смысловые грани.

Для упорядочивания, структуризации и выявления внутренних связей между различными проявления красоты, необходимо свести их в некоторую генеративную и интегративную матрицу, представляющую наложение карты сущностей на модель феноменальных миров.

Таблица 1. Генеративная матрица различных видов красоты
в дзэн-буддизме

ЦЕЛОЕ Социальный мир Энергия Моно-но аварэ		ВОЗМОЖНОСТИ Символический мир Пространство Югэн
БЫТИЕ Красота Бытия(би) Гармония (ва).	АБСОЛЮТ Культура Субстанция        Фуга-но          макото    Мё    Мияби	НЕБЫТИЕ Красота Небытия (му-но би)
ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ Предметный мир Материя Ваби	Мудзё-но би «красота непостоянства» Ваби-Саби Сибуй	СВОБОДА Внутренний мир Время Саби

На вершине и в центре всех возможных содержаний понятия красоты находится красота абсолютной реальности, красота единства, красота как символ и земное воплощение Абсолюта. Гете писал: «Прекрасное выше, чем доброе, прекрасное заключает в себе доброе». Другая грань красоты была позже выражена А. Уайтхедом: «Понятие красоты является более широким и фундаментальным понятием, чем понятие истины».

Красота онтологична и трансцендентна, она как и абсолют, порождает, связывает и объединяет все вещи, пронизывает, насыщает и оживляет все сущее. Красота пронизывает весь Универсум и является показателем и критерием  оправданности  бытия. В своем высшем выражении она воплощает и излучает некую сконцентрированную духовную сущность, гармонию всеобщей связи и красоту единства.
«Вещи прекрасны, -писал Плотин, – поскольку причастны  Единому». Эту мысль разделял и Н. Рерих, который утверждал: «Красота жизни заключается в космическом единении».  По мнению Т.П. Григорьевой, в японском искусстве:  «Красота – центр круга, нечто незыблемое, абсолютное, то, что объединяет все вещи в одно и позволяет каждой вещи быть самой собой».

1. Фуга-но макото (fuga-no makoto) (от «фуга»- красота и «макото»- истина сердца) представляет собой центральный эстетический идеал японского дзэнского искусства, который напрямую выражает  изначальность красоты абсолютной реальности.  Фуга-но макото «истинность красоты» выражает единство красоты и истины , а также общее для западной и восточной эстетики представление, что только красивое может быть истинным.
«Для японцев, – писала  Т.П. Григорьева, – Красота изначальна: Красота есть Истина и Истина есть Красота».  Эту же идею выражал Огюст Роден: «Для художника все прекрасно, потому что в каждом существе, в каждой вещи проницательный взор его открывает характер, то есть внутреннюю правду, которая просвечивает сквозь внешнюю форму. И эта правда есть сама красота».

Понятие Фуга, этимологически перекликающееся с  простотой (фугэн),   близко по смыслу термину «мияби», выражающему элегантность, деликатность, «изысканность»  вещей, их утончённость и хрупкость.

Макото (истина, искренность) выражает  подлинную природу вещей, которая схватывается интуитивным прозрением, в момент сатори, позволяющему видеть вещи как есть, в их первозданности. Как отмечал Нисида Китаро «Сама же красота, вызывающая это чувство муга, есть интуитивная истина, превосходящая интеллектуальную проницательность. Вот почему красота возвышенна».  При этом для раскрытия сокровенной сути вещей человек должен обладать художественным вкусом, искренностью, хорошо развитой интуицией и даже, как говорил Басе, красотой души.

Фурюу (furyu) (фу — ветер и рю – поток)  высшая форма гармонической одухотворенной красоты,  утонченность и возвышенность  духа, чувство прекрасного, образованность и изысканность  манер художника и, как следствие,  возвышенность, стильность и совершенство произведений, а также простых вещей.  Данное понятие произошло от китайского фэн-лю (fengliu), означающего хорошее образование и поведение, манеры и развитость ума.
В дзэнской культуре понятие приобрело значение красоты изменчивости, быстротечности и безудержности потока жизни. Барбара Вебер связывает его со свободным порывом непобедимого ветра, разрушающего стереотипы, ограничения и утверждающего творческую  независимую индивидуальность.

Мияби (miyabi) (элегантность) аристократический идеал  утонченности и изысканности,  наивысшего изящества вещей, произведений искусства и духовной организации. Дзэнское мироощущение наделяло мияби сладкой печалью и очарованием скоротечности вещей.

Уникальная особенность дзэнского искусства состоит в извлечении и утверждении особой красоты Му но би  или красоты Небытия. При этом Небытие, ключевыми измерениями которого являются Пустота и Свобода, представляющие в дзэн буддизме основу всего сущего, порождает особую головокружительную красоту невидимого, таинственного, бесконечного. «И эту красоту, – писала Т.П.Григорьева, – они извлекали из Небытия, прибегая к таким приемам поэтики, как «ёдзё»…

Ёдзё (ejo) – «избыточное чувство», «сверхчувство», невыраженные эмоции, призванные пробудить воображение и скрытые ассоциации,  связано с затаенными, скрытыми, сокровенными чувствами, возникающих как душевный отклик на открывшуюся красоту мира.
Как и все эстетические категории понятие Ёдзё эволюционировало и с развитием культуры, наполнялось все новым содержанием.  Вписываясь в контекст дзэн буддийского миросозерцания оно постепенно приобретало такие качества как таинственность, недосказанность и связывалось с  проникновением в невидимый мир, интуитивным схватыванием самой сокровенной сути вещей и скрытой и таинственной красоты Небытия.

Мэдзурасиса  – удивительность и очарованность, диковинность и  необычность, редкость и необыкновенность, мгновенное ощущение уникальности и неповторимости заново рожденного   как особые  и неотъемлемые качества сокровенной красоты.

Би  «красота бытия», всеобщая красота, наполняющая и оправдывающая все вещи, изначально присущая всем объектам, но для каждого в своем уникальном проявлении. Принцип красоты отражает реальные высшие закономерности и гармоничные  взаимосвязи вещей и событий, совершенство их простоты и универсальности. В связи с этим в бытийном смысле красота выражается как изначальная гармония вселенной.

В западной и восточной философии гармония (соответствие, согласие) традиционно понимается как универсальный мировой закон и отражает качества целостности, согласованности и закономерной связанности всех частей объекта.

Английский философ и эстетик А.Э.К. Шефтсбери (1671-1713) отмечал, что «гармония царит во всем мире, она является упорядочивающим и творческим началом всей природы и космоса».

В даосизме Гармония (кит.хэ) изначально присутствует в Невидимом Дао, а также в глубине каждой вещи, следующей великим Путем. В японской культуре Гармония (яп. ва) понимается как Вселенский закон, как атмосфера и порождающее пространство красоты и выступает как высшая цель и основополагающий принцип искусства и образа жизни.

Японская гармония Ва совпадает со срединным путем и проявляется как «великое равновесие», правильное соотношение,  уравновешивание одного другим. Она олицетворяет скорее асимметрию, чем симметрию, отличается  подвижностью, изменчивостью и отражает особое динамичное, неустойчивое равновесие,  которое непрерывно стремится к завершению, сохраняя тем самым живое целое от распада.

Таким образом, отличие гармонии Ва состоит в том, что она выражает скорее не  соразмерность, симметрию и пропорции, а соответствие  индивидуальных сущностей, взаимное влечение и взаимоусиление. Все сообщается между собой во взаимном свободном движении, в динамичном соотношении живых спонтанностей, оттеняющих красоту друг друга

Дзэнское мироощущение внутренне признает, что красива только непрерывно обновляющаяся, динамичная  и живая гармония,  преодолевающая саму себя ради новой более совершенной гармонии.  Переживание красоты гармонии возможно только при сохранении чистоты и искренности чувств, при следовании срединным путем истины-сердца и  мягком, трепетном соприкосновении с пульсирующими душами вещей.

Красота выражает наиболее универсальные законы и фундаментальные принципы бытия, одним из которых в буддизме является бренность, непостоянство,  мимолетность всех вещей и явлений (санскр. анитья;  кит.  у-чан; яп.  мудзё – «отсутствие постоянства).  В связи с этим в японской культуре существует особый вид красоты мудзё но аварэ («очарование в быстротечности»).

Мудзё но аварэ  – очарование быстротечного и уходящего, печальная красота недолговечности всего сущего.

Понимание красоты как вечного перехода одной формы в другую, пронизывало все сферы жизни японцев. Если в буддизме единственным способом преодоления бренности, эфемерности и непостоянства всех вещей является достижение нирваны, то в дзэн буддизме именно просветленное улавливание особой красоты быстротечности, хрупкости и мимолетности явлений позволяет вырваться из суетного потока обыденности. Т.П. Григорьева писала, что японцы: «и не пытались удержать явленное взору, а ценили красоту преходящего, исчезающего на глазах и даже провозгласили своим принципом «красоту уходящего» (мудзё-но би). С одной стороны, благоговейно относились к любому проявлению инобытия, с другой – считали красивым то, что недолговечно, как бледноликие цветы сакуры, ибо все явленное лишь отзвук, лишь тень истинно-сущего».

В текучести, быстротечности, непрерывном переливе  форм  и смыслов заключается особая красота движения, новизны, бесконечного расцвета и увядания,  красота естественных ритмов живой дышащей природы. Это не внешняя и абстрактная красота вещей и явлений, но красота душевного движения, переживания уникальности и неповторимости каждого мгновения, перехода от  одного мгновенного очарования к другому. Красота находится не вовне и не внутри, она не создается сознательно и не излучается формами, она спонтанно порождается в каждой точке мира в состоянии просветления.

Мёэ (1173—1232)  написал: “Закончив медитировать, открыл глаза и увидел за окном предрассветную луну. Все это время я сидел в темноте и не мог сразу понять, откуда это сияние: то ли от моей просветленной души, то ли от луны”. Как отмечал Мукай Керай: «Прекрасное родится само, в соответствующий момент. Важно уловить этот момент».

В “Записках от скуки” Кэнко-но хоси писал: “Если бы жизнь могла продолжаться до конца, не улетучиваясь, подобно росе на равнине Адаси, и не уносясь как дым на горе Торибэ, ни в чем не было бы очарования. В мире замечательно именно непостоянство.”

В дзэн буддизме красиво то, что способствует просветлению и совпадает с Путем, который непрерывен, безостановочен, вечно нов и уникален, как игра и  движение душевных сил.

Понятие Целого, которое представляется как единство и гармония Бытия и Небытия, Нирваны и Сансары, человека и мира, является одним из фундаментальных свойств реальности, а значит, согласно представлениям японцев, лежит в основе Красоты. «Японское искусство, – писала Т.П.Григорьева, – не случайно привлекает взоры почитателей прекрасного своей таинственностью, недосказанностью, а по сути – чувством Целого».

Мир представляет собой единое, неразрывное целое и все его части, являясь самостоятельными целостностями и подчиняясь закону  «Одно во всем, и всё в одном», гармонично сосуществуют друг с другом, наполняя все сущее таинственной красотой.

При этом сам мир и любой его элемент представляли собой органичные,  живые, динамичные,  целостности  устремленные к осуществлению единого целостного Пути. Само непрерывное движение и постоянная изменчивость мира конституировали целостный временной континуум и позволяли всему сущему сохранять свою целостность. Именно интуитивное схватывание непрерывности перемен и позволяет переживать особую красоту внутреннего движения вещей и собственной души.

Хисамацу, характеризуя поэтическое творчество, высказал мысль справедливую для всей японской культуры:  «Если макото  – отправная точка японской литературы, то ее душой было моно но аварэ » .

«Моно-но аварэ»  (яп. моно –вещь; аварэ –эмоциональный отклик)  «печальное очарование вещей» – эстетический идеал, исходное и самобытное, уходящее корнями в синтоизм и обогащенное дзэн буддизмом,  понимание и переживание красоты в японской культуре.

Моно-но аварэ понимается как чувство удивления, восторга и завороженности красотой мира, переживание мягкой печали и беспричинной грусти, вызванной недолговечностью всего видимого.
Оно представляет собой  чувство особой взволнованности вызывает состояние естественной гармонии человека с миром,  переживание внутренней связи и процесса соприкосновения с  душами вещей.

Понятие Моно-но аварэ постоянно обогащалось новыми смыслами и эмоциональными оттенками и к 12 в., впитав дзэнские представления о красоте, стало пониматься как: красота гармонии (теваби), красота изящества (юби), красота душевного движения или взволнованности (кандоби), красота печали (хиайби).

Тонкая и изысканная чувствительность к незаметной красоте, прелести  и очарованию вещей, дополняется дзэнским переживанием щемящей светлой грусти, вызванной изменчивостью и недолговечностью всего сущего,  неумолимой невозвратимостью прошлого и каждого мгновения. Именно посредством наслаждения красотой и неповторимостью мгновения, разрывались все видимые причинные связи, преодолевалось пространство и время, улавливался ускользающий миг существования, утверждалось вечное в преходящем.

Изначальная целостность переживания моно–но аварэ предполагает неразрывность проявлений тонких эстетических переживаний, мудрости и сострадания как эмоционального единства со всем сущем. Сущностное единство Красоты, Истины, Добра и Пользы служит причиной того, что при созерцании красоты пробуждается любовь к окружающему миру, человечность и стремление делать добро. В словах Ясиро Юкио: “Когда

смотришь на снег, Луну или цветы не можешь не думать о друге”, выражен избыточный творческий потенциал красоты, побуждающий к сорадованию, сочувствию и духовному очищению. По мнению Мотоори Норинага так как красота изначальна, целостна и не имеет изъяна, то сама способность переживать моно-но аварэ,  а значит и сострадание,  является высшей этической характеристикой человека. Еще более категоричней связь красоты с человеческой моралью выразил Басе: «Для кого вещи не цветок, тот дикарь. У кого в сердце нет цветка, тот зверь».

Особое буддийское понимание  Небытия как предельной полноты целого, вызывало сладостное переживание глубины и неисчерпаемости мира, служило причиной возникновения самобытного чувства  красоты  сокровенного, таинственного,  необычного, неявленного и незавершенного.
«Если изначально Небытие, полнота и благость сущего, -писала Т.П.Григорьева, – то и все изначально: и звук, и цвет, и жест, скользящее движение и пауза. Изначально, значит, целостно, несмешиваемо, все как бы существует само по себе, не ущемляя другое, а оттеняя его красоту».

 Как, в свою очередь отмечала Т.А. Бычкова: «увидеть солнце в полночь»,   является одной из основополагающих формул дзэн-буддизма. «Это попытка приблизиться к непроявленному миру, к Дао, т.е. увидеть невидимое, услышать неслышимое, выявить Красоту Небытия (югэн).
Истинным искусством считалось вхождение в Неведомое в себе и в мире. Внутри человека должно проснуться что-то дремлющее, непроявленное в обычной жизни, но в момент сильного потрясения, высшего напряжения духа иногда пробуждающееся».
Югэн (Yugen, букв. «внутренняя глубина», «сокровенный», «темный») выражает особую, таинственную, скрытую в глубинах абсолютной реальности красоту.

Эта сокровенная красота неявленна и неуловима, она манит неисчерпаемостью новых чувств и смыслов и при попытке раскрытия, ускользает в невидимые глубины внешнего и внутреннего мира.
Недосказанность, размытость, незавершенность порождает стремление души к неведомой, возможной красоте, которая может только ощущаться и угадываться сердцем.

Содержание и ценность любого понятия, доктрины и явления в дзен буддизме, в том числе и различных видов красоты, в полной мере определяется единственным, ключевым критерием  близостью к истинному Пути и возможностью достижения просветления. Как писала Т.П. Григорьева , все извлекаемое из изначального Небытия: звук, цвет, жест, пауза представляют собой таинственно-прекрасное Югэн, способное потрясти душу. «Югэн – и есть будда Татхагата» – Тот, кто приходит и уходит. Так, ничего не навязывая, ничего не требуя, лишь снимая с сердца пелену страстей. Сколь необычно для нас это искусство: через один звук – если он абсолютный, извлечен из Небытия – можно стать буддой, пробужденным».

Мё  (Myo) – («странность», «непонятность», «тайна»)  это «дух», который живёт в истинной красоте; этот дух не достигается механически отработанным совершенством, он несёт в себе необъяснимую, мистическую тайну.

Данный вид красоты создает свободное, порождающее поле, насыщенный смысловой контекст, особую атмосферу в которой обретается возможность слышать тишину, осязать неявленное и любоваться невидимым.

По мнению Д.Судзуки: «мё является подсознательным выражением чего-то такого, что выходит за рамки простой техники и появляется в результате космического духа». Оно как раз и представляет то, насыщенное творческим духом и красотой поле, которое пробуждает новые вещи без участия эго.

В феноменальном мире небытие и таинственная красота представлены в виде подвижных, живых символов и насыщенных смыслами образов (кит. сян, яп. сё ), которые необходимо пробуждать и расшифровывать.  Посредством символов бытие и небытие постоянно переходят друг в друга, порождая чистое изначальное творчество. Именно в процессе живого творчества происходит слияние мистической тайны и поэтической правды жизни.
Пахнущая смолой сосна поражала красотой стойкости, аромат цветущей сливы вызывала очарование новизны и пробуждения, хризантема чувства искренности и простоты, а капельки дрожащей росы переживание прелести мимолетности и непостоянства. В японском театре Но простые жесты, паузы и взгляды представляли собой символы  богатства душевной жизни, неисчерпаемости таинственной реальности Небытия.

Взаимодействие –Свобода
Предметный мир –Внутренний мир

Красота для японцев заключена не в объектах, а в отношениях между ними, в пустотах и связях,  в сочетаниях и комбинациях. Во временных отношениях красота проявляется в угадывании внутренних ритмов входящих в резонанс с вибрациями космоса и ритмами истинного Пути.

Дзэнские представления о красоте, тесно связанные с реальностью опыта, практичностью и самобытностью и растворенностью в обыденной жизни , перекликаются с эстетическими идеями А.П. Уайтхеда, который считал, что красота имеет обоснование в самой себе и является  «целью, которая по природе своей несет в себе свое самооправдание». По мнению философа красота относится к взаимоотношениям различных компонентов реальности и  представляет собой некоторое качество, проявляющееся в реальных событиях. «Красота, -писал А. Уайтхед, – заключатся во внутренней согласованности друг с другом различных аспектов опыта для создания максимальной эффективности».

Самобытность, естественность, практичность вещей, которые являются в их собственном виде наиболее полно выражаются в японской эстетической категории ваби.

Ваби  выражает  безыскусную и чистую красоту простоты, самобытности, грубоватой естественности и жизненной силы.

Ваби это избавление от всего вычурного, броского и нарочитого и, в то же время, подчеркивание скромности, неяркости и прелести обыденного.

Изначально понятие ваби  происходило от слов вабиси («одинокий, покинутый») и вабу («быть печальным») и выражало дух отшельничества и одиночества человека изгнанного на чужбину.
Впоследствии данное настроение приобрело позитивный, дающий возможность для созерцания и творчества характер и стало выражать созерцательное состояние духа,  состояние покоя и умиротворенности,   наслаждение спокойной и неспешной жизнью, отстраненность от мирских забот,  воздержанность и умение довольствоваться малым.

Кроме этого, естественная включенность состояния ваби в повседневность и простую, обыденную жизнь, определило его внутреннюю связь с практичной, функциональной и  утилитарной красотой.

Состояние свободы является фундаментальным измерением дзэнского мироощущения, открывающим возможность чистого, прямого и непосредственного восприятия изначальной красоты мира.

«Единичное, – писала Т.П. Григорьева, – достигшее полноты, становится единым со всеми сущностями, ибо, достигая полноты, совершенства, достигает свободы. А без свободы ничто состояться не может».

Достижение свободы, состоящее в очищении сознания и избавления от всевозможных зависимостей представляет собой необходимое условие избавления от всех препятствий на великом Пути и открывает возможность непосредственного созерцания «таковости», уникальности и внутренней красоты вещей.  Как призывал Линь цзи: «Не позволяйте предметам завладевать собой, но подымайтесь выше их, проходите мимо и будьте свободны!». При этом единство внутренней и внешней свободы достигалось путем впитывания красоты природы, самозабвенного растворения  с ней и слияния с ее ритмом.

Саби (букв. «ржавчина», «патина»)  представляет собой естественную красоту, рожденную временем. Саби это архаическая естественность, безыскусная изящная простота, как бы воплощающая в себе дух и прелесть старины.  По словам В.Овчинникова, время способствует выявлению сущности вещей, проявляет их неподдельность и подлинность. «Японцы, – писал автор, – видят особое очарование в следах возраста. Их привлекает потемневший цвет старого дерева, замшелый камень в саду или даже обтрепанность — следы многих рук, прикасавшихся к краю картины».

Д.Судзуки  отмечал характерное свойство японских художников передавать красоту и совершенство с подошью несовершенных форм и даже уродливости.  «Когда эта красота несовершенства, -писал автор, – сочетается с древностью или примитивной неуклюжестью, мы имеем все признаки саби, наличие которых так высоко ценится знатоками японского искусства».

Печать времени и связанность саби с благородной старостью, определили такие специфические качества красоты как неброскость,  скромность, смирение и покой. Кроме этого красота древности определяет внутреннюю связанность саби с чувством просветленного одиночества,  безмятежного безмолвия и сурового очарования  отрешенного духа.

Д. Судзуки связывал саби с фундаментальным для дзэн буддизма состоянием творческого одиночества: «Дух Вечного Одиночества (vivicta dharma) и есть дух дзэн, который выражается в том, что в разных видах искусства… и в самой жизни именуется «саби».

 Литературный критик Макото Уэда (род. 1931) также подчеркивал самобытный характер состояния одиночества как условия эстетического мирощущения:  «Саби  создает атмосферу одинокости, но это не одинокость человека, потерявшего любимое существо. Это одинокость дождя, падающего ночью на широколиственное дерево, или одинокость цикады, которая стрекочет где нибудь на голых белесых камнях… Природа не имеет чувств, но она живет и создает атмосферу. В безличной атмосфере одинокости – суть саби».

Как писал Б. Трубников: «Принцип саби олицетворяет экзистенциальное одиночество человека, его «потерянность» среди холодного космического абсолюта».

Отшельническая жизнь дзэнских монахов открывала возможность совершенствованию эстетического, любовного созерцания природы, все более насыщало состояние саби благородностью, утонченным вкусом и изысканностью. Так,  Д. Судзуки писал: «Саби  предполагает простоту, естественность, необусловленность, утонченность, свободу».

Литературовед Игараси Тикара  отмечал, что «„саби ” объединяет в себе изысканное и простое… именно гармоническое слияние этих двух противоположных элементов создает ту изумительную красоту, которую мы называем „саби ”».

Мацуо Басе наполнил понятие саби высшим смыслом, превратив его в поэтический идеал, напрямую соотносящийся с красотой Абсолюта. По мнению Хисамацу: «Басё обнаружил в саби  сущность природы….Для него саби  – в единстве неизменного и изменчивого, как для Сэами югэн  – в единстве „подражания вещам” и „цветка”… Басё находил саби  в повседневной жизни, оно для него сущность не только природы, но и человеческой жизни».

При этом любое понятие, в том числе и саби, достигнув вершины своего развития, трансцедентирует вглубь, погружается в глубины внутреннего мира, в его экзистенциальное ядро, в котором пульсирует индивидуальный Абсолют.

Т.П. Григорьева подчеркивала, что саби рассматривалась японцами как высшая эстетическая категория, как гармония переходов бытия и небытия, «я» и «не я» художника: «Саби  – постоянное ощущение бытия как Небытия. Здесь снято личное, привязанность к «я». Оттого печаль воспринимается не как тоска, а как мудрая согласованность с природой. Печаль – непечаль. И потому саби  – не пессимизм. Пессимизм есть разлад «я» с «не я», а саби  – гармония «я» и «не я».
Таким образом, саби проявляется как эстетизированное, погруженное в самый центр творческой индивидуальности фуга-но макото. Так для Басе саби, находясь в сердце художника, пронизывает все его действия и чувства, определяет позицию, способ видения и стиль художника. Как отмечала Т.П. Григорьева: «Для Басё саби  – мироощущение, способ восприятия вещей. Поэт на все смотрит под углом зрения саби» .

Ики  (букв. шик, элегантность, чистота, утонченный вкус). Эстетический идеал красоты Ики, который был напрямую связан с внутренним миром человека,  возник значительно позже саби в эпоху Эдо (1603–1868)  и как  самостоятельная категория, был выделен японским философом Куки Сюдзо (1888‒1941). По мнению автора, содержание понятие ики составляют такие самостоятельные, порожденные культурой Эдо, характеристики: чувственность и кокетство гейши, достоинство, мужество и резкая  прямота самурая, а также смирение буддийского монаха.

Синтетическое понятие  Ики   представляет собой содержательное развитие основных  эстетических категорий и выражает изысканность, оригинальность, ясность, спонтанность, иногда кокетливость,  и  в то же время, простоту, непретенциозность и мужественную прямоту.
Красота ики, как впрочем и многих других эстетических категорий,  порождается балансированием на тонкой грани между противоположными смыслами и определяется как  «роскошь в умеренности». как сочетание  кокетства и прямоты, тонкости и шика, мужества и смирения.

Переживания ики возникают в будничной обстановке, внутри повседневной жизни как неожиданное открытие красоты и изящества вещей и явлений.

При этом ики в большей мере характеризует саму личность, ее волю, жажду жизни и художественный  вкус или явления культуры, а не вещи, объекты и природные явления.

Эстетические категории ваби и саби объединяет общее чувство одиночества и светлой печали, духовное единство с природой и любование всеми ее проявлениями, видение красоты в несовершенстве, примитивности, незаконченности и мимолетности,  в первозданной простоте, неподдельности  и естественности вещей.

При этом прозрачность внешних форм позволяет прозреть внутреннюю красоту вещей, избавление от избыточности возвращает к простоте и мере срединного пути, а отрицание всего вычурного, причудливого и претенциозного  очищает сияние красоты изначальной естественности.
Кроме этого несовершенство, выражаемые связкой ваби-саби, словно подчеркивают сущностную пустотность и иллюзорность видимого мира и раскрывают истинную красоту непроявленной абсолютной реальности. В то же время незаконченность и непостоянство вещей и явлений порождает красоту внутреннего движения, мимолетности и вечной свежести изменений.

Предметы, насыщенные духом ваби-саби, не отвлекают внимание своей внешней украшенностью, но позволяют погрузиться в безбрежную красоту абсолютной реальности, свободно вмещающуюся в сознании-сердце. Красота не живет в предметах и не вносится в них сознательно, но рождается и тонко ощущается в просветленной душе созерцающего.

Сибуй (Shibui) выражает строгую и  утончённую, простую, непосредственную и, одновременно, тонкую и ненавязчивую красоту. Данная категория отражает высшую степень красоты предмета, совпадает со срединным путем и характеризуется динамичным равновесием и балансом между первозданностью и искусностью, спонтанностью и сдержанностью, грубоватостью и утонченностью, простотой и сложностью, минимальной обработкой и  предельной практичностью вещи.